Пришла мысль: «Лотта, ты что, хочешь, от себя бежать, от мечты, от пути? Ну, нет, не на ту напали. Все перетерплю, а то, что смущает, так мало ли что смущает. Даже Сильва, и то выдержала и виду не подала, что страсть в ней огнём пылает, а то бы пропали молодцы. А я что, грудь свою тощую потуже полотном перевязала, не почувствуешь, что девушка. Микулишна еще подтрунивала: Лотта, может, настойкой какой её помазать, чтобы росла? А на что мне грудь вообще при такой внешности, пусть будет как будет».
Как больно иногда чувствовать себя уродкой, когда рядом такие красавцы.
Утром проснулась как ни в чем не бывало. Сказала себе строго-настрого: «Что нельзя получить, о том и мечтать не смей, ты поняла, Лотта, то бишь Лот? Имеем то, что имеем и умеем, а я в лесу много чего умею».
Побежала проверять силки. В них попали два зайца, быстро их освежевала, завернула в лопухи, чтобы до вечера не испортились, и мы продолжили путь.
Мы ехали, и парни болтали о своем, о мужском. Вспоминали дворцовую жизнь, свои шалости, иногда спрашивали меня про лес, животных и удивлялись, как я много знаю. Они были довольно разные: Карен посерьёзнее, основательнее, более спокойный, потому и посадили меня к нему на лошадь, а Михел был как огонь, он все время то горячо рассказывал что-то, то смеялся, подтрунивал надо мной и Кареном, называя его Хи. Я сначала очень удивилась, что за странное прозвище, но потом узнала, что и у Михела есть прозвище – Ха, и что эти прозвища у них с детства. Они так много смеялись, что нянька, поддразнивая их, стала звать Хи и Ха. Они выросли, но прозвища остались, и эта вольность грела душу во дворце, насквозь пропитанном правильным поведением.
Вторая ночёвка прошла также, я уже не так краснела. Даже когда замёрзший Михел прижал меня посильнее, я только охнула про себя, и по животу пробежали толпой мурашки. Заяц был сытный, и спали мы хорошо.
На третий день мы выехали на опушку. Впереди простирался огромный луг, была видна река, небольшие лески и перелески – и так до самого горизонта. Парни переглянулись: куда ехать? Вопрос стоял очень явно, нигде не было видно ни одного поселения, спросить не у кого, и мы остановились в задумчивости.
– Ну что, Лот, ты свою работу сделал, можешь направляться домой, а вот куда нам двигаться, сказать затруднительно. Поедем, куда глаза глядят.
Это они, конечно, здорово придумали – по-мужски, умно.
– Нет, давайте подумаем, – сказала я. – У меня есть идея. Я, пока мы ехали по лесу, явственно видел тропу – может, сейчас хоть направление увижу. Скажите, куда вы едете точно и что об этом месте знаете?
Карен вздохнул и сказал:
– Сначала хотели заехать к Марье Искуснице. Про неё разное сказывают: и красивая, и ладная, и на всякие игрища искусная, – при этом Карен странно покраснел, – и готовит вкусно. Живет в тереме посреди Лисьего озера с подружками да прислугой и ждет суженого своего. Замуж пойдёт только за того, кто ей приглянется. Хорошо, чтобы мы ей не приглянулись – не хотим жениться, но познакомиться интересно. Да и отцу дал слово, что мы к трём царевнам съездим, а слово принца – оно крепкое и нерушимое.
И такое гордое выражение на лице у него написано было, что я чуть не расхохоталась.
– Карен, – сказала я, – дай попробую представить себе это место и, если Макошь поможет, укажу Вам путь.
Я села, поджав под себя ноги, и уставилась вдаль, представляя себе Лисье озеро с теремом посредине. Где-то, видимо, прошел дождь, и на небе перекинулась радуга, да такая красивая, отродясь такой красивой не видала. Да и расположилась на небе она как-то странно – не на горизонте повисла, а как будто от холма, где мы сидели, краем отходить начала и на восток перекинулась. Я посмотрела на это чудо, и концы арки как бы сами собой соединились по земле в легкую дымку, что бежала по траве. И я увидела тропу. Это был путь, мне его дали.
Подскочила, запрыгала на месте.
– Ура! Ура! Есть, мы едем.
– Стой, Лот, кто это едет? Тебе домой надо, к Микулишне, мы уж как-нибудь справимся.
Я чуть не разрыдалась, так сердце сжалось. Поняла, что мне обязательно ехать надо, что если не поеду, то хоть топись. Посмотрела на парней и, набравшись смелости, выпалила:
– Ничего с Микулишной не случится, я ей не родня, просто она меня на проживание взяла, а я уже вырос, могу и сам жить попробовать, а вы вот без меня не доедете, тропу ведь только я вижу, заплутаете опять, а я вам не буду помехой.
Принцы переглянулись и… согласились.
Поехали. На прощанье я прижалась к дубу.
– Прощай, – прошептала, – расскажи Мавке, она передаст Микулишне, что я дальше поехала. Не печальтесь обо мне, я вернусь. Просто это моя дорога, и она начинается. Лес будет всегда со мной. Лес мне отец, а мать мне дорога, и я хочу с ней познакомиться.
Мне нравился простор, но после густой чащи леса казалось, что я как будто раздета, беззащитна перед этим ветром, который стегал наших коней, солнцем, которое светило не сквозь листву деревьев, а норовило ослепить и согреть своим последним теплом. Осень входила в свои права. Все равно я люблю тебя, Сива. Пожелай мне удачи.
Кони перешли в галоп, радуясь, что выбрались на простор, а я, спрятавшись за широкую спину Карена, чувствовала себя удивительно счастливой. Вперед, что там нас ждет? Что ждет тебя, Лотта? Что??
Марья Искусница
Мы скакали до озера три дня. И когда за леском появился изумительно красивый терем, как будто вырастающий из озера, мы даже сразу не поверили своим глазам. Неужели приехали?
Остановились на берегу, расседлали коней, но почему-то никому не захотелось побыстрее попасть в этот терем.
– Эх, Михел, – сказал Карен, – может, там и судьба тебя или меня ждет, а так не хочется торопиться, тревожно на сердце. Может, она и красавица, а может, еще та курица, да и вообще, кто их, этих женщин, разберет. Утро вечера мудреней, давай тут заночуем. Может, последний день свободными ходим.
Утро все равно наступило, и отступать было некуда. Водная гладь озера заманчиво серебрилась и была такой заискивающей, зовущей, что у меня заныл зуб. К чему бы это?
Побродив по берегу, нашли лодку.
– Лот, может, тут останешься коней стеречь, а мы съездим, обзнакомимся?
Я судорожно замотала головой – нет, не хочу. Женятся – так женятся, а до этого их не брошу.
Мы погрузились, и лодка, как по волшебству, сама поплыла к терему.
На островке нас ждали. Целая толпа девиц в разноцветных нарядах с кучей украшений выстроилась на бережке и приветственно махала руками. Мои принцы, распираемые чувством собственного достоинства, готовы были выпрыгнуть из штанов. Господи, знала бы я, что это будет так, сама бы лодку продырявила.
Среди толпы явственно выделялась неописуемо красивая девица в малиновом одеянье, шитом золотом, и янтарном украшении. Она не махала руками и не кланялась, но взгляд ее притягивал моих принцев как магнит. Попали, поняла я, попали. Некоторым мужикам, как говорила Микулишна, красной тряпкой помахал – и они твои. Тут было все сложней. Особливо смущало, что среди толпы не было ни одного мужчины. Куда это они подевались?
Лодка причалила, и мы выпрыгнули из нее. Принцы только что не в воду выпрыгнули, так спешили припасть к ручке. Прекрасная Искусница открыла свои прелестные губки и пропела:
– О, мои мужественные рыцари, я приветствую вас в тереме, где вы получите то, о чем мечтает каждый мужчина…
Краткая заминка, и она продолжила:
– Вас ждет тепло и уют, забота, вкусная еда, сладкое вино и еще раз… забота.
Мне почему-то это показалось странной реакция принцев на ее слова. Вроде бы не придурки – вон как трезво и весело разговаривали все дни пути, глаза светились разумом, улыбки были ехидные, но человеческие, а тут идут как овцы на закланье. Неужто так очаровались красой ее неземной? Ну, красивая, ничего не скажешь: брови тонкие, черные, дугой, волосы короной уложены, а губы… Да, губы красные, припухлые, капризные, как у малого ребенка, не просто притягивают взглядом даже меня, а обещают рай земной. Чувствую, что мужики так и хотят к ним прильнуть и попробовать, какие они на вкус. Да и вся царевна была такая… «Вкусная», привлекательная, притягательная, обворожительная. Она протянула принцам руки, и они, как два послушных олуха, припали к ручке: один – к правой, другой – к левой.