Она оглядывала студию, знакомые картины на стенах, большей частью написанные маслом портреты. Немногие карандашные наброски, пришпиленные к стенам. Над камином блестящая пастель головы девочки, выполненная прямо на побелке стены. Ивонна вспомнила тот день, когда Стивен написал ее, и как она сказала ему, очень серьезно, что когда-нибудь он будет знаменит.
Девушка глянула на стоящий в углу диван-кровать, покрытый куском флорентийской парчи, купленной в момент случайного процветания. Над кроватью висела акварель Ивонны. Это была одна из самых удачных ее работ, и девушка подарила ее Стивену на день рождения. С легкой болью Ивонна вспомнила, что через месяц будет его двадцать девятый день рождения, а ее здесь в этот раз уже не будет. Ей еще не верилось, что после двух лет таких тесных отношений она навсегда расстается со Стивеном.
Около двери стояло радио, маленькое, но хорошее. Стивен любил музыку, и ему нравились симфонические концерты. Ивонна часто наслаждалась, слушая их вместе с ним.
Сегодня она говорит всему этому прощай. Ивонна еще не понимала какой пустой станет ее жизнь, ведь в ее будущем существовании с Форбсом почти не будет места для занятий искусством. В то же время в ее старой жизни и, в квартире Стивена, например, было и то, с чем она расставалась без сожаления. Ивонна так и не могла привыкнуть к грязи — замутненный фонарь, который никогда не чистился, лежащая на полу толстым слоем пыль, грязные рваные коврики. «Уборщица» Стивена нагло пренебрегала своими обязанностями. Не его вина, но это все же создавало тяжелое впечатление. Правда, в спорах с матерью Ивонна всегда защищала Стивена и ему подобных. «У них нет ни сил, ни денег, ни времени, когда можно было бы скрести и чистить. Они целиком заняты своим искусством», — говорила о своих друзьях Ивонна.
Вдруг, словно прочитав ее мысли, Стивен поставил свою чашку, зажег сигарету и заговорил:
— Извини, что я был такой свиньей, Ивонна. Мне надо было перед твоим приходом побриться и прибраться в мастерской. Миссис Бертон сегодня утром не приходила. Мне надо найти кого-нибудь другого, она очень недобросовестна.
— Все нормально, Стивен, — довольно мягко проговорила Ивонна.
— Хочешь еще чаю?
— Нет, спасибо.
Стряхнув пепел на пол, Стивен посмотрел на Ивонну полными тоски глазами.
— Ну, милая, итак, это последняя чашка, которую мы пьем вместе.
Девушка с замешательством посмотрела на него.
— О, Стивен, возможно, что последняя здесь, но полагаю, мы еще не раз выпьем вместе. То есть я хочу сказать, что это вполне возможно в другой обстановке.
— То есть я должен как-нибудь прийти в гарнизон и распить там чашечку чаю? — спросил Стивен с коротким смешком.
Ивонна вспыхнула:
— Ты не можешь оставить свою иронию?
Стивен пожевал нижнюю губу, наклонился вперед и провел пальцами по своим густым жестким волосам.
— Мне, конечно, надо сделать попытку быть вежливым.
Ивонна вздохнула.
— Неужели это так трудно?
— Очень. Перед перспективой, что ты станешь женой майора Джеффертона, я чувствую себя не только невежливым, но и нецивилизованным.
Девушка не могла удержаться, чтобы не сделать ему открытого упрека.
— Тебе бы следовало помнить, что ты сам этого хотел.
Стивен резко посмотрел на нее.
— Ты хочешь сказать, я не готов купить лицензию на кольцо?
— Да, — тихо подтвердила Ивонна.
Стивен смотрел на бледное, прекрасное лицо, чопорное выражение которого выводило его из себя. Но он не мог на нее злиться, не мог не признать правоты ее обвинения.
— Ты совершенно права, — хрипло проговорил он. — Я не предлагал тебе руку и сердце. Я был бы ужасным мужем, разбившим сердце любой женщины.
Ивонна подняла на него свои полные упрека глаза.
— Так только поэтому ты не захотел жениться на мне?
Стивен встал, подошел к камину и оперся на него.
— Это не совсем так. Но я думал о тебе. Как я тогда тебе говорил, у меня нет ничего конкретного, чтобы я мог предложить женщине. Я делаю достаточно в коммерческом мире, чтобы заработать на хлеб и покупать краски и холсты, но ты знаешь, что это не может долго продолжаться. Я хочу написать нечто лучшее и готов голодать, пока не кончу работу. Нельзя просить девушку, тем более такую, как ты, голодать вместе со мной.
— Но, если бы я стала жить с тобой вместе не вступая в брак, разве я не голодала бы так же, — с сарказмом заявила Ивонна.
Стивен повернулся к ней.
— Я никогда не предлагал тебе перебраться сюда и разделять со мной все тяготы моей жизни. Ты могла продолжать жить дома, заниматься своей работой и…
— О, понимаю, — прервала его Ивонна и встала, оправив платье, — так, чтобы у тебя не было по отношению ко мне никаких обязательств. И ты не имел бы никакой ответственности, а только меня и мою любовь, когда у тебя на это найдется время.
Стивен с отвращением посмотрел на нее.
— Почему так односторонне? Почему женщина всегда думает, что все жертвы только с ее стороны, а мужчина имеет одни привилегии? Разве любовь не взаимна? Разве получать удовольствие — не привилегия? Без обязательств для меня, я это допускаю, но и без осложнений для тебя. Мы оба оставались бы свободны и вольны жить как нам заблагорассудится, хотя и будучи любовниками.
Ивонна теребила свои тонкие пальцы. Краснела и бледнела, и, наконец, затрясла головой.
— Так не пошло бы. Я видела подобные отношения, и они были ужасны. Я полагаю, что ты счел меня «мелкой» и узколобой и, возможно, пуританкой. Может и так. Но я всегда уважала брак, если двое любят друг друга.
Стивен отвесил поясной поклон.
— Ты абсолютно права, и я далек от мысли разрушать твои убеждения.
Щеки Ивонны стали еще краснее.
— Ты сказал, когда мы это обсуждали впервые, что я должна «жить с тобой». А получив отказ, полагаю, затаил на меня обиду.
— Не обиду, но я чувствовал разочарование.
— Потому что не получил меня таким образом или потому, что я не столь широкомыслящая, как тебе хотелось бы?
— Да, меня огорчило и то, и другое.
Ивонна резко вздохнула.
— Я знала, что это безнадежно с самого начала. Пока дело не дошло до интимной близости, мы были такими хорошими друзьями. А я любила тебя, Стивен, очень любила. Это трагедия.
Он с величайшей горечью посмотрел на девушку.
— Правда любила?
— Ты сам знаешь, — проговорила она.
Стивен поднял брови.
— Возможно, так — тепленькая водичка.
— Да нет, гораздо больше и ты это знал.
Стивен стиснул зубы.
— Хорошо, я верю, что ты любила так, как ты способна любить.
— Ты полагаешь, что это весьма слабая способность? — воскликнула Ивонна. — Что я бесхребетна или труслива? Ты полагаешь, что мне следовало бы иметь храбрость, как у этой модели Пиппы Лей, которая пошла жить с твоим другом Полом Саймонсом. И посмотри, что получилось. Она бросила все, работала на него, как рабыня, стала прислугой на все руки: готовила, стирала, в общем делала все. А затем, когда он решил, что устал от нее и, как Гоген, улизнул в Южную Америку, что стало с Пиппой? Она покончила с собой. Ты помнишь, как неприятно все это было? Бедная Пиппа? Я помню, что я думала об этом тогда…
Голос Ивонны дрогнул.
— Благодарю Бога, что я не на ее месте.
Стивен уставился на кончик сигареты. Стало так темно, что они едва видели друг друга. Даже в мерцающем свете газового огня лицо Стивена казалось изможденным. Он поднялся и зажег свет. Ивонна приставила ладонь к лицу, повернулась и снова уселась. Стивен увидел, что она плачет.
Стивен почувствовал невероятную усталость, он по горло был сыт всем этим. Но он больше не был зол на нее, его наполнило презрение к самому себе. И безмерное сожаление. «Если бы я не был таким, как был, это милое создание было бы моей женой», — думал Стивен. Ивонна не была чопорной, узколобой или трусливой. Просто она оказалась врожденно целомудренной. И не ее вина, что художник в ней уступает условностям и принципам, в которых она была воспитана. Стивен хотел бы быть иным ради нее и ради самого себя. Но не мог. Он должен был рисовать, это переполняло все его существо. И пока он не достигнет вершины своих чаяний — стать хорошим художником, признанным художником, он не может быть ничьим мужем, связанным и уничтоженным обязанностями и финансовыми трудностями семейной жизни. Спустя мгновение Стивен проговорил: