Было видно, что ему теперь все равно, в козла так в козла, а то действительно упадет. Михаил Никифорович не сразу, и несколько отстранив от себя бутылку, отодрал крышку и вырвал пробку. Все были в напряжении. Однако из бутылки никто не вышел. Игорь Борисович ухнул стакан, проглотил помидор. Его приставили к стенке.
— Ну кто еще будет? — спросил Михаил Никифорович.
— А! Давай я! — отважился дядя Валя.
Конечно, это была пошлость — пить коньяк в пивном заведении. Водка и вино ладно… Но даже я попробовал из бутылки с детской площадки. Раз такая история. Ереванского он розлива или нет, определить никто не мог. Да и подумаешь! Что за чудо такое, ереванский-то розлив.
— Нет среди нас братцев Иванушек, непорочных душ, — сказал Собко.
— Это верно, — согласился Игорь Борисович Каштанов.
Он оживал, и я посчитал возможным возвратить ему авоську с черным хлебом и рыбацкой ухой.
— Наврали они все! — решил таксист Тарабанько, поставив на полку стакан, освобожденный им от портвейна «Кавказ».
— А ты что, им поверил, что ли? — удивился Собко. — Ты что, дядю Валю не знаешь?
— А откуда у меня взялись деньги на коньяк? — возмутился дядя Валя. — И на портвейн?
Тут все зашумели, стали высказывать предположения, откуда взялись. Во-первых, дяде Вале срочно из Испании на детскую площадку подослали прибавку к пенсии. Вроде прогрессивки. Во-вторых, таких видных мужчин, как Михаил Никифорович или Игорь Борисович, многие женщины захотели бы взять на содержание, вот они и стали для начала приманивать их коньяком. В-третьих, Филимон Грачев мог по дороге продать вырезки с кроссвордами какому-нибудь особенному любителю.
— Ну галдите, галдите! — сказал дядя Валя. — А вот вы сейчас откройте другие бутылки, которые принес Филимон, из них, может, чего похуже женщины выйдет.
Действительно, те бутылки еще не трогали. Пришла их пора. Первое разочарование ждало нас при осмотре крышек: перед нами была продукция (я оставляю тут в стороне бутылки «Кавказа») исключительно Московского ликеро-водочного завода. Когда крышки сдернули, жидкость в бутылках осталась.
— А что ж ты нам-то подсунул Кашинского завода! — закричал дядя Валя на Филимона Грачева. Он был готов пойти врукопашную.
Филимон уже принял все свои капли и к разговору с дядей Валей не был расположен. Только пробормотал:
— Да что вы все злюки какие-то…
Раздались сомнения по поводу существования Кашинского завода вообще. И что за место такое — Кашин? Есть ли оно? И был ли кто в нем? Я развеял сомнения. Я был в Кашине. Стоит Кашин на тверской земле, на речке Кашинке, час плыть по ней тихим пароходом до Волги, и это один из самых приятных городов, какие довелось мне увидеть на Руси. Что касается ликерно-водочного завода, то и такой стоит в Кашине, лет уже сто пятьдесят как стоит.
— Ну вот видите! — обрадовался дядя Валя. — Мне не дадут соврать! Есть завод-то! И Кашин есть! На тверской земле!
— Валентин Федорович, — уважительно сказал Собко, — существование Кашина и столь замечательного завода еще не может стать основанием веры в ваши слова о женщине, вышедшей из бутылки.
— Я один, что ли, ее видел? — горячо заявил дядя Валя. — А эти трое? Мишка, так тот ее и за зад хватал!
— Я не хватал, — сказал Михаил Никифорович. — И не за зад. Я ей руку положил на талию. Для поддержки. Она чуть не упала. Там ведь хламу много, на детской площадке.
Многие из страдавших с утра ожили теперь, как и Игорь Борисович Каштанов, и тоже с удовольствием вступили в беседу. В женщину, конечно, никто не верил, но отчего же и не поговорить о ней?
— И что же, ты и тело ее почувствовал? — спросил Толя Серов.
— Почувствовал, — сказал Михаил Никифорович.
— Ну и как?
— Тело как тело, — пожал плечами Михаил Никифорович. — Женское.