Мой дар — словно жало скорпиона. Он отравляет судьбы окружающих. Царица едва не истекла кровью в лаборатории, разрушенной неживым крылатиком. Десятки людей погибли в драке в "Вулкано". Мэл дважды чуть не отнял жизнь своими руками. И в случившемся — моя вина.
— Боюсь причинить тебе боль. Меня нужно изолировать в свинцовом саркофаге, закопать поглубже и сверху насыпать холм, — прижалась я к Мэлу в отчаянии.
— Смотрю, кто-то хочет, чтобы его пожалели и утешили, — хмыкнул он. — Чтобы успокоить, поясню: ты — мой отрезвитель. Меня частенько заносит, и не в лучшую сторону… — хмурая тень набежала на его лицо и пропала. — А ты не позволяешь слететь в пропасть.
С крохотным уточнением. Сначала мой дар толкает к бездне, а в шаге от падения я молю о спасении.
2
Расстаться со швабровкой оказалось непросто. Выяснилось, что в учетных книгах за мной числилась куча мебельного инвентаря, не говоря о кровати двуспальной с ортопедическим матрасом.
Я поперхнулась и закашлялась, пока комендант зачитывал длинный перечень мебели, которую предстояло возвратить. Мэл постучал меня по спине и сказал птичке-невеличке (как прозвали нового коменданта за глаза):
— Покажите-ка расписки студентки Папены в получении.
Комендант показал.
— Моя подпись, — признала я с удивлением. Надо же, память подвела. А мне казалось, я расписывалась за одеяло, матрас с подушкой и комнату жилую на одного проживающего — всё в количестве одна штука.
И что делать? На мне числились холодильник с телевизором, которых мои глаза ни разу не видели.
— Может, у меня память отшибло? — жаловалась Мэлу. — Может, и правда, мне их выдали?
— Выдали и додали, а потом догоняли да еще давали, — ответил он зло, потому что тупоголовый комендант выводил его из равновесия исполнительностью, доходящей до идиотизма.
Если поначалу Мэл посматривал на закручивающуюся историю как на фарс, мол, должно же хватить человеку ума, чтобы понять — дело неладно. Куда бы поместилась куча мебели на двух квадратах моей швабровки? Комендант пришел, посмотрел, потер птичий носик и сказал:
— Приму только по списку.
И удалился.
Зря он это сделал, потому что мой мужчина распалился до температуры ядра Земли. Мэл навестил проректрису и предупредил, что история получит резонанс, если безмозглый комендант продолжит вести себя безмозгло и не забьет тревогу.
И завертелось. Разумеется, история не предалась огласке. Росписи в учетных книгах сличали лучшие специалисты института с трех факультетов. Они определили, что моя закорючка действительно стояла лишь в четырех строчках. Прочие расписки оказались искусной подделкой.
Царица проконтролировала, чтобы с меня списали уходящий в бесконечную даль перечень мебели, а Стопятнадцатый опять сокрушился:
— Хотели сделать, как лучше, предложив уволиться по собственному желанию. Побоялись открытого скандала. А теперь придется разгребать зловонные кучи приписок и подлогов.
Одним прекрасным днем, в коридорчике перед дверью швабровки, я церемониально вручила коменданту ключ, и он принял с важным видом, словно тот был из отлит из чистого золота.
Всё. Больше нет швабровки. Только квартирка на четвертом этаже. Совместное проживание со студентом Е. Мелёшиным.
— Не думал, что твоя комната будет стоить мне седых волос, — сказал вечером Мэл, отдыхая от забот на диване.
— Бедняжка мой, — засюсюкала я, обняв его. — Ты победил птичку-невеличку. Герой!
3
У нас завелась живность. Не тараканы и клопы, а Кот. Настоящий, упитанный: морда — с тарелку, хвост — трубой, лапы — как сардельки, взгляд — бандитский. Сам черный как уголь безлунной ночью.
Я возвращалась из магазина, куда ездила в сопровождении стабильно невозмутимых и непрошибаемых охранников. На крыльце общежития сидел кот и смотрел вдаль, разложив хвост на бетоне.
— Киса, привет, — сказала я. Киса лениво посмотрела на меня и отвернула отъевшуюся харю на природу.
Каково же было мое удивление, когда обнаружилось, что котяра прошмыгнул в дверь за охранниками и бежал за нашей компанией до четвертого этажа. Там он начал отираться о мои ноги с дикими воплями брошенной сиротки. Один из телохранителей вынул пистолет с глушителем, чтобы уложить подозрительный объект на месте. Пришлось встать грудью на защиту несчастного животного.
После того, как кота проверили на наличие блох и прочих опасностей, он проскочил в квартирку и устроился в кресле.
— Кто это? — спросил вернувшийся с работы Мэл, кивнув на усатого гостя.
— Приблудный бедняжка. Временно поживет, пока хозяева не отыщутся.
Хозяева не нашлись, несмотря на объявления с портретами, расклеенные возле института и в близлежащих кварталах. Поэтому временное перешло в постоянное.
Сперва Мэл отнесся к котяре с настороженностью.
— Его нужно чем-то кормить. Смотри, какая рожа. Он сожрет больше нас с тобой, вместе взятых. А туалет? Коты метят углы. Здесь будет вонять.
Кот ел, но странно. Он вообще оказался странным котом. Мог слупить шоколадный батончик. Хрустел луком, порезанным кубиками. На пару с Мэлом пил его любимый кофе. Вернее, Мэл пил из кружки, а кот лакал из блюдца.
— Мда, — сказал Мэл, наблюдая, как усатый расправляется с куском пиццы, политым горчичным соусом. — Я читал о таком. Атрофированные вкусовые рецепторы. Не различает сладкое, пресное, соленое. И нелады с обонянием. Наверное, поэтому его выкинули.
Кот выслушал и с тех пор ел избирательно. Точнее, правильно — пищу для приличных кошачьих, но иногда срывался, к примеру, на фрукты или на маринованные оливки.
И с туалетом проблема решилась. Когда коту требовалось, он уходил. Через окно. Прыгал на подоконник, оттуда сигал на кирпичный выступ, опоясывающий четвертый этаж на уровне пола, и по узкой тропке, задрав хвост, заворачивал за угол здания.
— Мда, — говорил по первости Мэл, высунувшись из окна и глядя вслед удаляющемуся коту. А потом привык. Новый жилец и возвращался аналогичным образом, выводя за окном истошное "мяу".
— Мда, — сказал как-то Мэл, слушая непрекращающийся кошачий ор. — Может, у него отбиты внутренности? Кричит как резаный.
Кот запомнил и перестал выводить истеричные рулады. Теперь он выдавал на пониженных тонах благородное "мау", заставляя трепетать от восторга кошек в окрестностях института.
Но самым удивительным оказалось, когда в первый день обитания нежданного гостя в нашей квартире я решила погладить его и приласкать. Дай, думаю, утешу мурлыку, ведь потерялся бедняжка, и на этой почве у животинки — стресс.
— Гош, это не кот, — сказала неуверенно. — Это… кошка. Или не кошка. Не пойму, что.
— Ну, знаешь! — отвлекся Мэл от реферата. — По-моему, у кота должны быть… причиндалы, — фыркнул он. — А у кошки другие отличительные признаки.
— Нету никаких признаков. Сплошная чернота. Может, это оно?
Развалившееся на диване бесполое животное насторожило уши, вслушиваясь в разговор.
— По идее, это кот. Габариты соответствующие, — почесал Мэл пером за ухом. — Эвка, ты бы постеснялась под хвост-то заглядывать.
— Почему? У него должно быть имя. Или у неё. А как его звать, если оно — непонятное?
На следующий день Мэл потискал кота (или кошку) и сказал с уважением:
— Куда глядела? Мужик это. Самый настоящий. Богатырский.
Так кот стал Котом, и между двумя особями мужского пола, проживающими на четвертом этаже в квартире с табличкой "аз есмь", установились ровные отношения — без выпускания когтей и шипения. Правда, время от времени Мэл сбрасывал с кровати Кота, нахально устроившегося в ногах или на подушке между нами.
— Еще раз залезешь, получишь по шее, — предупреждал наглеца. Трудновыполнимая задача. Голова отъевшейся животины начиналась от туловища.
— Никакая кровать не выдержит полтонны живого мохнатого веса. Спинка и так на ладан дышит, — ворчал Мэл, опуская Кота за шкирку на пол. — Тебе, что ли, не хватает дивана?