— Готовиться? К чему, отец? — спросил Нисрок, склонив голову набок.
Калона вспомнил о том, как пленили его тело, а душу вырвали и отправили в Потусторонний мир. Вспомнил, как по возвращении Неферет высекла его, поработила и обращалась с ним так, будто он был ее собственностью, обязанной исполнять ее приказы.
— Готовиться к уничтожению Неферет, — объявил он.
Все смотрели на него с недоверием. Рефаим это ненавидел, но понимал. Он был их врагом. Он убил одного из них. Он был монстром. И мог остаться монстром.
Когда начался третий урок, и профессор по имени Пентисилея прочитала отрывок из написанной вампиром Рэем Брэдбери книги «451 градус по Фаренгейту», а затем заговорила о важности свободы слова и мысли, Рефаим притворялся, что внимательно и с интересом слушает, а сам постоянно отвлекался. Ему хотелось слушать преподавателя и думать о том, что она называла «расшифровкой символизма», но его мысли занимало только превращение из человека в ворона.
Это было не только больно и страшно, но и захватывающе.
И он почти ничего не помнил из того, что происходило с ним после.
День в птичьем обличье оставлял у Рефаима лишь смутный образ и чувственный опыт.
Стиви Рей отправилась с ним из глубоких подземных туннелей к ближайшему к вокзалу дереву, тому самому, что не так давно послужило им защитой от палящего солнца.
— Возвращайся назад. Светает, — попросил он, ласково прикоснувшись к ее щеке.
— Я не хочу оставлять тебя, — не послушалась она, обнимая его и крепче прижимая к себе.
Он только на секунду позволил себе заключить ее в объятия, а затем нежно выбрался из кольца ее рук и решительно повел Стиви Рей под тенистые своды входа в подземелье.
— Спускайся вниз. Ты устала, и тебе нужно выспаться.
— Я посмотрю, пока ты… ну, ты понял…не превратишься в птицу.
Последнее слово она произнесла одними губами, будто, если не произносить его вслух, что-то изменится. Это, наверное, было глупо, но вызвало улыбку на губах Рефаима.
— Неважно, озвучиваешь ты предстоящее или нет. Это произойдет.
Стиви Рей вздохнула:
— Знаю. Но все равно не хочу оставлять тебя одного. — Она потянулась в отступающую ночь и взяла Рефаима за руку. — Я хочу, чтобы ты знал: я с тобой.
— Я не верю, что птица много знает о мире людей, — заметил он, потому что не знал, что еще сказать.
— Ты станешь не обычной птицей. Ты превратишься в ворона. А я не человек. Я вампир. Красный вампир. И, если я здесь не останусь, то как ты поймешь, куда возвращаться?
Рефаим услышал в ее голосе всхлип, от которого у него закололо сердце.
Он поцеловал ее ладонь.
— Клянусь, что всегда найду дорогу к тебе. — Он собрался осторожно подтолкнуть ее к входу, но внезапно его тело пронзила обжигающая боль.
Теперь, вспоминая об этом, Рефаим понимал, что ее следовало ожидать. Превращаться из человека в ворона было невыносимо больно. Но в его мире существовала Стиви Рей, и простая, но всеобъемлющая радость обнимать ее, целовать, прижимать к себе…
Он не станет думать о звере. И, по крайней мере, в следующий раз будет знать, чего ожидать.
Боль пронзила его. Он услышал, как Стиви Рей закричала вместе с ним. Последнее, что Рефаим ощутил в человеческом обличье — тревогу за нее. Последнее, что увидел — как она качает головой и плачет. Она потянулась к нему, когда его превращение в птицу завершилось. Рефаим вспомнил, как расправил крылья, словно потягиваясь после долгого заточения в клетке. В тюрьме. И полетел.
Он помнил полет.
На закате он очнулся, замерзший и обнаженный, под тем же деревом у старого вокзала. И едва натянул на себя одежду, аккуратной стопочкой дожидавшуюся его на табуретке, как Стиви Рей выскочила из подземелья.
Она сразу же, не колеблясь, бросилась в его объятия.
— С тобой все в порядке? Правда? Все нормально? — повторяла она, оглядывая Рефаима и ощупывая его руки, словно ища сломанные кости.
— Все хорошо, — заверил ее он, и только тогда понял, что она плачет.
Рефаим взял ее лицо в ладони и сказал: — Что случилось? Почему ты плачешь?
— Тебе было очень больно. Ты кричал так, будто тебя убивали.
— Нет, — солгал он. — Не очень. Просто неожиданно.
— Правда?
Он улыбнулся — как же ему нравилось улыбаться, — обнял ее, целуя светлые кудряшки, и произнес:
— Правда.
— Рефаим?
Рефаим вернулся в настоящее, услышав свое имя, произнесенное преподавателем.
— Да? — обычным вопросительным тоном ответил он.
Она не улыбалась ему, но и не делала замечаний и не издевалась. Просто сказала:
— Я спрашивала, как ты думаешь, что означает цитата на странице семь. Та, где Монтэг говорит, что лицо Клариссы кажется «светящимся изнутри хрупким, матово-белым кристаллом» и сияет как «странно успокаивающее, мягкое мерцание свечи». Как по-твоему, что этим Брэдбери хотел сказать о Клариссе?
Рефаим был потрясен. Профессор задавала ему вопрос. Как будто он был просто замечтавшимся недолеткой — нормальным, обычным, таким как все. Взволнованный, он почувствовал это оголенным нервом, а когда открыл рот, выпалил первое, что пришло в голову:
— Думаю, он хотел сказать, что эта девушка уникальна. Этими словами он показывает, какая она особенная и как он ее ценит.
Профессор Пентисилея приподняла брови, и на мучительную секунду Рефаиму показалось, что сейчас она его высмеет.
— Интересный ответ, Рефаим. Возможно, если ты сосредоточишься на книге, а не на посторонних вещах, твои ответы из просто интересных превратятся в потрясающие, — отметила педагог сдержанным деловитым тоном.
— С-спасибо, — заикаясь, ответил Рефаим и почувствовал, что краснеет.
Пентисилея слегка кивнула ему и отвернулась к ученику, сидящему ближе к первым рядам, чтобы задать следующий вопрос:
— Что вы скажете о последнем вопросе Клариссы в этой сцене? Она спрашивает: «Вы счастливы?» Что означает этот вопрос?
— Молодец, — прошептал Дэмьен, сидевший позади Рефаима.
Рефаим не мог говорить. Только кивнул и попытался понять, откуда в нем взялась эта внезапная легкость духа.
— Знаешь, что с ней случится? С этой особенной девушкой? — шепотом произнес сидящий перед Рефаимом недолетка, крепкий мускулистый парень с суровыми чертами лица. Рефаим заметил в его лице презрение, когда тот оглянулся через плечо.
Рефаим покачал головой. Нет, он не знал.
— Ее убьют из-за него.
Рефаим почувствовал, будто его пнули в живот.
— Дрю, ты хотел что-то сказать о Клариссе? — спросила профессор, вновь приподнимая брови.
Дрю небрежно наклонился вперед и пожал плечами:
— Нет, мэм. Я лишь делился с птицепарнем тем, что будет дальше. — Он замолчал и оглянулся через плечо, прежде чем закончить: — В книге, конечно.
— Рефаим. — Профессор произнесла его имя твердо. Рефаим удивился, ощутив его силу на своей коже. — В моем классе все недолетки равны. И всех называют по именам. Его зовут Рефаим.
— Профессор Пи, но он же не недолетка! — возразил Дрю.
Профессор хлопнула рукой по столу, и по классу прокатился грохот.
— Он здесь! И пока он здесь, в моем классе, к нему будут относиться как к обычному недолетке.
— Да, мэм, — сказал Дрю с уважительным кивком.
— Хорошо. Теперь, когда мы с этим разобрались, давайте обсудим творческое задание, которое вам предстоит сделать. Я хочу, чтобы вы раскрыли любой из символических элементов, на ваш выбор, из тех, что Брэдбери вывел в своей чудесной книге…
Рефаим замер, когда внимание учеников переключилось с него и Дрю обратно на книгу. Фраза «Ее убьют из-за него» вертелась у него в голове. Было ясно, что хотел сказать этим Дрю. Он не говорил о персонаже книги. Он имел в виду Стиви Рей — что ее убьют из-за него, Рефаима.
Никогда. Пока он дышит, он не позволит никому и ничему причинить вред его Стиви Рей.
Когда прозвенел звонок, возвестивший окончание урока, Дрю с неприкрытой ненавистью взглянул в глаза Рефаима.