Никита Герасимов
1
Никто наверняка не сможет назвать точную дату Вторжения — для каждого она была своей. Для кого-то она началась только с самим фактом появления на улицах городов кошмарных тварей, излучающих невероятную ауру ужаса и убивающих все живое на своем пути: и людей, и животных, для кого-то несколько раньше. Для меня оно началось почти за полгода до событий, перевернувших мир с ног на голову.
Все началось с того, что я, юный специалист, только-только окончивший юридический факультет одного из вузов, переехал из Смоленска в Москву в поисках работы. Я понимал, что устроиться на хорошее место мне не светит, однако вода камень точит — в моих планах была полиция, а там — как фишка ляжет. Огромный город оказался совсем не таким местом, каким я его представлял: толпы людей, спешащих по своим делам, каждый себе на уме, каждый сам по себе, вечный бег, вечная спешка в попытке все успеть… Я, не привыкший к такому ритму, через пару месяцев подобной жизни крепко заболел, и слег с серьезной простудой в больницу: врачи диагностировали пневмонию, и мне пришлось бросить ту подработку, что я нашел — оплачивать больничный мне никто не собирался. Для меня вторжение началось именно там — в палате поликлиники, куда я каким-то чудом смог пробиться, не имея московской прописки.
Пневмония — это болезнь, при которой испытываешь странное состояние — голова в норме, ничего не болит, однако тело слабое, как у ребенка, и для выполнения любого движения приходится серьезно стараться — та еще морока. Так что большую часть времени я валялся на больничной койке, и изредка ходил на бесплатные процедуры, назначенные мне врачом. Платные оставались для меня закрытыми — приходилось экономить на всем, и я уже жалел, что поддался призрачному искушению, и приехал в столицу. После недели такого лежания осматривающий меня врач огорченно покачал головой, и сказал, что если я буду и дальше питаться одним «Ролтоном», и пропускать добрую половину назначаемых мне сеансов, то лечение затянется надолго. Я согласно покивал, и пообещал не отлынивать, хотя посещал все процедуры, за которые наша бесплатная медицина не сдирала деньги. Не знаю — то ли потому что я ослаб, то ли потому, что время пришло — но именно тогда со мной начали происходить странные вещи. Непонятные сны, полные скрытого смысла и тайных посланий, которые не забывались, как обычные сновидения, неожиданные перепады моего физического, да и умственного состояния… Короче, стали происходить вещи, которые в историю болезни ну никак не вписывались: например температура моего тела прыгала от невозможных 25 до смертельных 45 градусов по Цельсию. Вся наука говорила о том, что я не могу жить с такими показателями — но я жил. Невероятная жажда жизни, которая смогла перебороть болезнь? Ну, я бы тоже хотел так думать, однако…складывалось впечатление, что мое тело зажило своей собственной жизнью, и на меня ему наплевать. Иногда и мой мозг выкидывал подобные коленца: я мог неожиданно для себя проникнуться лютой, просто дикой ненавистью к своему соседу по палате, или к врачу, совершающему плановый обход — в такие моменты было невероятно сложно не сорваться, и не попытаться начать беспределить. И, что характерно — я прекрасно понимал, что мне не за что ненавидеть того или иного человека, и тем не менее, порой меня охватывала просто маниакальная злоба. Наверное, подобное испытывают на войне солдаты воюющих армий — для тебя враг не конкретный человек, а просто представитель другой точки зрения, с которой ты не согласен, так как являешься носителем отличной от него идеологии. Может быть, то же самое испытывают террористы — не знаю… Я довольно скоро понял, какими критериями руководствуется мой сходящий с ума организм, когда выбирает цель для ненависти. Главным показателем оказалось социальное положение человека — чем больший пост он занимал, чем большая власть была сосредоточена в его руках — тем сложнее было держать себя в руках. Ничего личного, как говорится…
С трудом и не сразу, но я научился сперва игнорировать эти эмоции, которые были явно чужими, а потом и контролировать их. Тут меня ждало второе открытие — я понял, что злился не на человека, а на ту власть, которая представлена в его лице. Человек оказался лишь носителем этой власти…и если эта власть была чужой, неподконтрольной мне — тогда я, мягко говоря, сильно переживал по этому поводу. Выяснил я это следующим образом: одну из медсестер прямо в коридоре разносил врач: уже не помню по какому поводу — то ли она не тот укол больному поставила, то ли еще что — но когда я ощутил, как он использует свою власть над ней, во мне проснулось дикое желание…точнее не так — я понял, что мне нужно! Мне нужно было показать такую же власть, заставить кого-то подчиниться мне, моим словам и решениям. Это именно то, чего мне так не хватает!
Это сложно объяснить, но от одного осознания этого факта у меня даже ноги задрожали в предвкушении, и я ломанулся в свою палату. Там я обнаружил только одного соседа — новичка, лежащего с гриппом, и тут же направился к нему. У меня не было никакого плана, не было ничего, кроме желания доминировать, показать ему, что именно я тут главный! Одна половина мозга подгоняла меня, толкая вперед:
— Давай, сделай это! Он должен понять, где его место! Вытри об него ноги! Сожри его, растопчи его!
Другая половина тем временем пыталась понять, что происходит:
— Остановись, идиот! Ты же знаешь, что это не твои мысли, ты болен! Это шизофрения!!!
Именно в этот момент я добежал до мужчины, преспокойно лежащего на своей койке с планшетом в руках, и со всего маху зарядил ему кулаком, целясь в голову. Рефлекторно он успел отклониться, так что мой удар прошел вскользь, но и этого ему хватило, чтобы «поплыть». Однако этого не хватило мне — так что я продолжил бить его под одобрительные вопли моего больного подсознания. После третьего или четвертого удара, удачно попавшего в висок, мой визави отрубился, и я, просто полыхая довольством, с чувством плюнул на него:
— Знай свое место, собака! — и тут же принялся судорожно извиняться:
— Прости, мужик! Я не специально!
Здравый смысл боролся во мне с какой-то безумной радостью и чувством крайнего удовлетворения от произошедшего. Короче говоря, следующую ночь я встречал уже в «обезьяннике». Полиции, куда я все это время так стремился, оказалось глубоко побоку на то, что я какой-то уникальный больной, и что мне нужны особые условия содержания: следователь просто рыкнул на врачей, и меня забрали — мужик, которому я сломал ребро и челюсть, оказался бывшим ментом, с соответствующими связями. До назначенной психологической экспертизы я сидел в камере с несколькими парнями, попавшими сюда за пьянку, и с трудом сдерживался, чтобы не наброситься на них с кулаками, дабы доказать свое превосходство. Чудовищное нервное напряжение дало о себе знать, и я потерял сознание, так и не дождавшись психотерапевта. Потом мне рассказали, что в бреду я обещал «поработить всех недостойных» и «сделать всех своими рабами». С ума сойти, да? Именно так и сказал врач военного госпиталя, куда меня поместили до выяснения всех обстоятельств больничного инцидента. И именно благодаря ему я понял, как же сильно я ошибался, когда набросился на несчастного мента. Но вы не подумайте, что я одумался, и пошел к Христу — вовсе нет. Я понял, что доминация может быть очень разной, и я использовал самый примитивный метод — метод главенства силы. Когда я разговаривал с военным психологом в госпитале, который пытался разобраться в причинах моего буйства, я понял, что Хочу Ему Подчиниться. Не подумайте ничего такого — я сейчас все объясню!
Этого человека окружала аура власти, такая же, как у других: врача, отчитывающего молоденькую медсестру в больничке, полицейского, выкручивающего мне руки после инцидента…однако он использовал ее несколько иначе. Не знаю, как бы объяснить — будто люди, встреченные до этого, не могли использовать ее как следует, а он — мог. Видимо, он был действительно хорошим психологом, так как сумел довольно быстро разобраться в моей проблеме, понять, что это не шиза, и выстроить наши отношения таким образом, что я спустя полчаса нашей беседы едва в рот ему не заглядывал! Короче, во мне сидела странная сущность, которая одновременно желала доминировать, и не менее сильно хотела подчиняться кому-то более сильному. Полисмена я в качестве Сильного даже не рассматривал — вся его власть была лишь проявлением некой системы, в которой он существовал: не будь он полицией — у него и того не было бы! А человек, сидящий передо мной, обладал собственной аурой власти…пускай она была не такой плотной, как у копа, однако она принадлежала исключительно ему одному, и ничто не могло отнять ее у него. Это завораживало.