По пути я заметил, что на улицах появились уралы, набитые вооруженными солдатами: они стояли на многих перекрестках, и крутили головами в недоумении. Становилось очевидно — что им невдомек, по какой причине им приказали сменить дислокацию, и какую роль сейчас они выполняют. В паре мест офицеры раздавали приказы подчиненным, размахивая руками, и я подумал, что смыться из города было хорошей идеей, ибо та каша, что заваривается тут сейчас, добром не кончится.
На вокзале было просто столпотворение — не одному мне пришла в голову гениальная идея бежать из столицы: длинные очереди стояли у каждой кассы, то и дело в них вспыхивали ссоры — в паре мест я заметил на мостовой свежую кровь — видимо, кто-то довыделывался, за что и получил по голове. Я встал сзади старика с довольно сильной аурой — странно, но вирус не смог подкосить его, как многих других: энергетика бродила по телу деда, правда, оставаясь большей частью в его ауре. Занимательный персонаж…
— Простите, вы последний? — я решил завести диалог, чтобы наладить с ним контакт и параллельно убить время до кассы — складывалось впечатление, что в очереди мне предстоит стоять еще с часок. Дело шло бы намного быстрее, если бы не постоянные взаимные оскорбления потенциальных пассажиров и хамство, слышимое из репродукторов кассиров: нервы у многих были на пределе.
Старик оглянулся на вежливого молодого человека, который ему постарался как можно приветливее улыбнуться, и снизошел до ответа:
— Последний, последний… Ты чего?
Я покачал головой:
— В смысле — чего? Пришел билет купить, хочу родителей навестить…
Дед несколько смущенно кашлянул:
— Ну, я, это…просто все матом да матом, я уже и удивляться перестал, а тут ты — вежливый весь.
Я широко улыбнулся и развел руками:
— Ну, даже в наше время еще есть воспитанная молодежь! Считаю хамить заслуженному человеку, — я кивнул на орденскую планку, украшавшую его старенький пиджак, — неприемлемым.
Дед даже повернулся всем корпусом ко мне, недоверчиво щурясь:
— Ишь ты! О как! Молодец, молодец! — он подал мне ладонь:
— Александр Матвеевич, Солдатов. Приятно встретить в этом бардаке хоть одного здравомыслящего человека!
Я с готовностью пожал его руку:
— Дэн…в смысле Денис! Просто Денис!
Старик усмехнулся:
— Ну еще бы — не дорос ты пока еще до «не просто Дениса»! Ну, будем знакомы, Денис. Куда путь держишь?
Отвлекшись на какого-то бомжа, пьяной походкой подошедшего к нам, и демонстративно встав едва не между нами, я поморщился: от желающего побеседовать воняло перегаром, какой-то кислятиной, и злобой. Безадресной злобой, источник для выхода которой он в данный момент и искал.
Старик сразу отреагировал — то ли вирус добавил ему храбрости, то ли он просто не мог терпеть подобное по отношению к себе, но он схватил нежданного гостя за локоть, и дернул его в сторону:
— Ну-ка, пошел вон отседова! Ишь какой наглец!
Я с удивлением ощутил, как аура деда легко продавила ту субстанцию, что являлась аурой подошедшего, и понял, что старик бессознательно использует свои способности для манипуляции человеком. Мужик ожидаемо ничего не смог ответить, лишь присел от резкой отповеди, и на полусогнутых потрусил прочь от нас, испуганно оглядываясь. И то верно — пускай злится в каком-нибудь другом месте, подальше от приличных людей.
— Круто вы его! Есть еще порох в пороховницах, а? — я задорно подмигнул возмущенному ветерану, и понял, что угадал с эмоцией: тот горделиво выпрямился, и ответил:
— Неча влезать! Я еще покажу!
В ходе дальнейшей беседы оказалось, что Александр Матвеевич служил автоматчиком, и едва не дошел до Берлина во время ВОВ. Не верить ему смысла не было, хотя он и не выглядел на свой возраст — эдакий бодрый старичок, которому я бы не дал 87 лет.
Спустя пол часа мучительного стояния в толпе ругающихся по любому поводу людей, мы с ним оказались в вагоне. Тот оказался старой моделью — с классическим расположением плацкартных мест — четыре на два. Мне досталась полка снизу в закутке, место ветерана оказалось напротив. Усевшись, мы улыбнулись друг другу — как же, черт возьми, приятно просто искренне улыбнуться человеку, и получить искреннюю эмоцию в ответ — сейчас это казалось таким дефицитом…
Постепенно вагон набивался людьми — у большинства был напуганный взгляд, и я понял, что вижу тех, кто хотел сбежать от сумасшествия, происходящего в городе, а агрессию в очередях проявляли те, кто остается, те, кто «похрабрее». Солнце уже закатывалось, и я ловил в окне его последние лучи, пытаясь не сильно фантазировать на тему того, что происходит в родном Смоленске, и все ли в порядке у моих родителей. Мысленно подгоняя состав, я вел неспешную беседу с Александром Матвеевичем, и он, само собой, заметил мое волнение:
— Сынок, ты чего ерзаешь? Сидишь, как на иголках. До отправления минут пять осталось, не беспокойся — все с твоими родителями в порядке!
Я кисло улыбнулся:
— Неужели так заметно?
Тот кивнул с важным видом:
— Сейчас такое время, что всего опасаться надо! Но ты не бойся, страха нет — человек сам себе его выдумывает! Я всю войну прошел, и токмо после великой победы понял, как оно работает. Навроде мысля простая — а, поди ж ты разберись!
Я благодарно улыбнулся ему, и отвернулся к окну: этот дед войну прошел, под пулями ходил и друзей терял, для него происходящее сейчас наверное очередное испытание — вон как грудь выправил. А для меня страх — это враг серьезный, особенно я это понял после встречи с монстром на Красной площади. Эх, поскорее бы отправление… Приход в пункт назначения был больше чем через пять часов — как раз будет время привести мысли в порядок. Будет время…
4
Несмотря ни на что, я все-таки умудрился задремать, и пропустил момент, когда поезд, в котором я ехал, начал тормозить. Протирая кулаком глаза, я осмотрелся — солнечные очки сползли на кончик носа, и я их торопливо поправил — не хотелось глупо засветить свое «внеземное» происхождение. Пассажиры вокруг недоуменно переговаривались: как только поезд покинул густонаселенные районы, концентрация вируса в воздухе стала заметно слабее, и люди стали похожи на людей: мат и ругань, преследовавшие меня до самого вокзала, исчезли из диалогов. Я поймал себя на мысли, что мне приятно слышать культурную речь, со всеми ее «пожалуйстами» и «спасибами». Ей-богу, словно попал в другой мир! Давление энергии сильно ослабло, и человеческая психика перестала подвергаться ее пагубному влиянию.
Дед, сидящий напротив — тот самый бойкий ветеран, с которым я разговорился на вокзале, привстал и постарался что-то рассмотреть в темноте за окном. Бросив взгляд наружу, я понял, что его потуги напрасны — даже мои глаза не могли рассеять мрак с той стороны стекла.
С верхней койки свесился дачник, и зачем-то посмотрел на меня:
— Ну и чего стоим?
Я пожал плечами:
— Не знаю, я спал.
Ветеран принялся сосредоточенно застегивать пуговицы на стареньком, потертом пиджаке:
— Стреляли… И так, будто атаку отражали. Я этот звук еще с войны помню, когда фрицы нас к Днепру прижали — ох и досталось нам…
В голосе сверху послышалось явное недоверие:
— Какая стрельба, отец? Я ничего не слышал!
Тот покивал головой, отчего-то ехидно улыбаясь:
— Конечно, ничего не слышал — храпишь, как кабан. Рядом бомба взорвется — и то не услышал бы! Я говорю — стреляли! Метров триста кругом.
Неожиданно я и сам услышал далекие автоматные выстрелы: кто-то вел огонь длинными очередями, но разобрать, откуда конкретно, не удалось.
Я выглянул в окно, пытаясь понять, что происходит.
— Опять стреляют…все никак не настреляются, уроды! — мужик свесил вниз ноги, и спрыгнул вниз, с уханьем приземлившись:
— Неужели террористов ловят? Стрельба как на войне!
От койки напротив раздался насмешливый голос:
— Ловят, ага! Маньяка…сексуального.
Послышались смешки, однако мне было не до смеха — наш состав должен был двигаться без остановок на всем протяжении пути, и незапланированные остановки ни к чему хорошему не могли привести.