– Я ценю это, мой мальчик, – сказал Каролинус. – Никогда не забуду, как ты спас мне жизнь, когда те недоброй памяти знахарки чуть не залечили меня до смерти своими снадобьями и скверным уходом.
Действительно, однажды Каролинус оказался совершенно беспомощным. И не подоспей в последний момент Джим и Энджи со своими людьми да вовремя подвернувшийся Джон Чендос, дни мага могли быть сочтены. А так обессилевшего Каролинуса доставили в Маленконтри, где сумели выходить. Нахлынувшие воспоминания заставили Джима еще раз горько упрекнуть себя за былое недоверие к магу.
– Я доверяю тебе, Каролинус, – сказал Джим. – Ты можешь рассчитывать на меня.
– А ты – на меня, мой мальчик, – откликнулся Каролинус. – Ну что ж, раз мы скрепили наш союз, мне бы хотелось кое-что сказать тебе, прежде чем ты начнешь пробовать свои силы в, скажем так, новой области магии. Ты, конечно, знаешь, что имеешь неограниченный магический кредит благодаря своему необычному статусу, а это вызывает недовольство части других магов и их учеников, считающих, что ты находишься в привилегированном положении.
– Знаю, – угрюмо проговорил Джим.
– Их недовольство не распространяется на меня, – сказал Каролинус. – Им придется свыкнуться с мыслью, что ты сам являешься источником магической энергии. Но вспомни, как неразумно ты использовал ее на праздновании Рождества у графа. Что ты себе позволял. Ты был слишком расточителен в своих действиях.
– Ты так думаешь? – спросил Джим.
– Я в этом уверен. Мне все равно, что говорят о тебе другие маги, но меня беспокоит, что ты не видишь того, что не имеешь права не замечать, когда работаешь один.
– Даже так? – проговорил Джим. Он не помнил, чтобы Каролинус был когда-нибудь так серьезен. Джим помрачнел. Другие маги ропщут на него, и оказывается, ему и Энджи уже грозила опасность.
– Мне хотелось бы напомнить тебе кое о чем, – продолжал Каролинус. – Не имеет значения, как мало магической энергии ты можешь потратить, чтобы свершить действо. Не имеет значения, как велики твои запасы энергии. Важно другое – не расточать эти запасы понапрасну. Другими словами, не прибегай к магии, если существует обычный способ достичь желаемого. Ты, наверное, обратил внимание – я ведь иногда брал тебя с собой, – что я перемещаюсь в пространстве с помощью магии. Но я намного старше тебя, да тому бывают и другие причины, о которых ты узнаешь позже, когда обретешь большие знания. Правило же гласит: не пользуйся магией, пока в том нет необходимости. – Каролинус строго взглянул на Джима:
– Может наступить время, когда тебе неожиданно понадобится пустить в ход всю свою энергию, но ты не можешь предугадать, когда это время наступит. Поэтому не трать энергию зря, а наоборот, накапливай ее, насколько возможно. Это очень важно, Джеймс.
По спине Джима пробежал холодок. Каролинус был, как никогда, серьезен.
– А ты не назовешь ту опасность, которая может меня подстерегать и потребовать максимальных затрат энергии? – спросил Джим.
– Нет, – категорично отрезал Каролинус. – Я сформулировал тебе правило в общем виде. Но подчеркиваю, оно имеет первостепенное значение при любых обстоятельствах, особенно в тех случаях, когда ты будешь практиковать магию на свой страх и риск.
– Я непременно запомню это правило, – рассудительно ответил Джим.
– Хорошо, – сказал Каролинус. – Вспомни о своем столкновении с Темными Силами в Презренной Башне или о том, как мне пришлось совершить целое путешествие, чтобы достать магический жезл. Большая магия – это целая наука, и нет такой магии, которая выручала бы во всех случаях жизни. Прежде всего надо рассчитывать на самого себя, на свою волю и разум. – Каролинус внезапно замолчал и закашлялся. – Ну да ладно, – заговорил он снова, но уже в своей обычной манере. – Ты хочешь еще что-нибудь сказать?
– Пока нет, – ответил Джим, неожиданно почувствовав облегчение, когда разговор перешел в дружескую беседу после чуть ли не зловещего тона, в котором Каролинус изрекал свои назидания. – В замке все благополучно. Мы встретимся с тобой, как только улучшится погода.
– Рад это слышать, – сказал Каролинус. – Я думаю, ты не станешь прибегать к магии, чтобы перенестись в замок, а просто полетишь?
– Можно и так, – согласился Джим. – Я люблю летать. Но к слову говоря, разве мои превращения в дракона и обратно в человека не есть магия?
– По сути дела, в твоем необычном, относящемся только к тебе случае – нет, – ответил Каролинус. – Ты, как самородок, ни на кого не похож. Ты явился в этот мир драконом, и как только ты перестанешь им быть, вся заключенная в тебе энергия исчезнет.
– Хорошо, – сказал Джим. – Как только выйду из домика, превращусь в дракона.
– Так и сделай, – сказал Каролинус. – Так будет лучше.
* * *
Минут через двадцать Джим опустился на башню замка, на флагштоке которой развевался по ветру стяг с гербом барона Маленконтри. Караульный встретил своего господина ритуальным возгласом вроде того легкого крика, который издала, завидев его, вдова Теббитс. Джим кивнул караульному, обернулся человеком, спустился по лестнице, открыл дверь и вошел в комнату.
За столом с разложенными перед ней бумагами сидела Энджи и занималась делом, за которое не взялась бы ни одна находящаяся в здравом уме леди в четырнадцатом веке. Энджи подсчитывала хозяйственные расходы.
Конечно это было делом управляющего Джона. Но Энджи как-то обнаружила, что Джон всецело следует установившемуся обычаю и, распоряжаясь хозяйскими деньгами, изымает в свою пользу суммы, которые оказались бы не лишними и в хозяйстве. Возмущенная Энджи обратилась к Геронде, но та, просмотрев бухгалтерские книги, сочла, что Джон не так уж и злоупотребляет своим положением. Действительно, его аппетиты были вполне умеренными, и Геронда настоятельно посоветовала Энджи оставить все как есть.
И все-таки Энджи решила поставить дело по-новому, так, как оно велось бы в прагматичном двадцатом веке. Она взялась за бухгалтерские книги сама, а Джону вдвое увеличила годовое жалованье, что с лихвой окупило его неожиданные потери. Теперь Энджи не только держала хозяйство в своих руках, но и превосходила хваткой своего управляющего:
– Джим! – воскликнула она, отрывая взгляд от бумаг. – Где ты пропадал?
– Пришлось задержаться у вдовы Теббитс, у нее не было дров, – ответил Джим. – У сэра Губерта провалилась в яму корова. Ну а там уж было рукой подать до домика Каролинуса, и я не мог не зайти к нему. Надо налаживать отношения. Ты помнишь, я в нем усомнился, когда мы были у графа.
– И все это заняло столько времени? – спросила Энджи. – Уже за полдень.
– Пришлось пробыть у Каролинуса дольше, чем я рассчитывал, – сказал Джим. – Знаешь, с чего он начал разговор? Спросил, готов ли я к следующему приключению. Ну а я ответил: «Конечно, нет. Мы с Энджи хотим несколько лет пожить обычной жизнью».
– Ты так и сказал?
– Слово в слово. Так и сказал, без обиняков.
– Тогда ничто не разлучит нас в обозримом будущем.
– Конечно. Можешь быть уверена.
– Ну что ж, я верю тебе. Брайен ждет внизу.
– Брайен? Каким ветром его занесло?
– Он хочет что-то сообщить и непременно нам обоим сразу, поэтому и ждет тебя. – Энджи встала из-за стола. – Спустимся в зал. Брайен там наверху блаженства, разговаривает с твоим оруженосцем.
Оруженосцем Джима был Теолаф, начальник стражи, произведенный сэром Эккертом в новое достоинство за неимением другого выбора, но безусловно за долгие годы службы поднаторевший в ратном деле, которому решил посвятить свою жизнь Брайен. Оставайся Теолаф простым стражником или даже начальником стражи, в ранге которого он пребывал некоторое время, Брайен вряд ли снизошел бы до разговора с ним. Став же оруженосцем, Теолаф достиг положения человека, с которым не стыдно поговорить, хотя Джим готов был держать пари, что Брайен все еще сидит за высоким столом, а Теолаф ответствует ему стоя.
Сам Джим так и не сумел побороть приобретенную в двадцатом веке привычку предлагать собеседнику сесть. Зато в этом преуспела Энджи, которая спокойно взирала на низших по положению, которым приходилось стоя выслушивать ее или обращаться к ней. И теперь Энджи вместе с Брайеном и Герондой де Шане, его нареченной, взялась за Джима, пытаясь отвратить и его от дурной привычки.