Родители вернулись поздно, и Сергей весь вечер провел у телевизора. Переключал с канала на канал, но думал о другом. Ему казалось, что он так же, как по телевизионным каналам, скачет из мира в мир, ищет тот, в котором одно из его решений (какое? когда? почему?) привело к единственной, так необходимой ему сейчас, цели. Ему казалось, что он готов хоть миллион раз пересекать эту тонкую, непонятно какими законами объяснимую, грань — как он когда-то читал в «Двух капитанах»: бороться и искать, найти и не сдаваться.
Он ждал ночи, чтобы лечь спать, и чтобы во сне быстрее дождаться утра, чтобы родители ушли в поисках клиентов, и чтобы он потом, пройдя мимо школы (какая школа?), отправился к Арье.
И лишь в тишине и темноте, заторможенно глядя закрытыми глазами в проявляющиеся зыбкие картины первого сна, он подумал неожиданно: не мое.
И сон пришел именно об этой мысли — как иллюстрация. Прыгая из мира в мир, из одного себя в другого, из одного сегодня в иное — похожее и не очень, — он оказывается там, куда стремился. В мире, где он и Таня, где есть любовь и счастье, где… Вот именно. Где осуществился выбор, им не сделанный. Он мог когда-то поступить иначе. Сделав выбор, меняешь не только мир вокруг, меняешь прежде всего себя. Пусть на неощутимый атом несбывшейся надежды. И мир, распавшись на две альтернативы, уносит в разные стороны разных уже людей. А там иные соблазны, иные решения, иной опыт… Иной ты.
Он не понял себя в мире, где отказался от Тани. Он не поймет себя и в том мире, где они вместе.
А знать просто чтобы знать — зачем? Чтобы кроме ностальгии, которая есть сейчас, возникла еще одна — ностальгия о том, что случилось не с ним?
С Сергеем Ипполитовичем Воскобойниковым. И все же — не с ним.
Сон был суматошный, Сергей бежал куда-то, преследовал кого-то и знал при этом, что бежит от себя, и преследует себя, и знал, что не догонит, потому что нет в этом смысла.
Может, он плакал? Подушка утром была влажной. Впрочем, в квартире такая сырость…
— Может, ты и прав, — сказал Арье. — Собственно, Сережа, я даже уверен был, что ты решишь именно так. Только помни, что теперь во Вселенной есть и такой мир, где ты решил иначе.
— Я помню, — Сергей сидел на краешке стула, готовый вскочить и убежать, разговор почему-то был ему тягостен, будто оборвалась какая-то нить, и между ним и Арье не было теперь такого понимания, как вчера. — А вы, Арье? Вам же нужен кто-то, чтобы продолжать работу. Испытатель.
Арье усмехнулся.
— Только не думай, Сережа, что ты в чем-то предаешь меня. Этот выбор пусть тебя не волнует. Мне не нужен испытатель. Я, видишь ли, теоретик. Я был уверен, что мои теории правильны, а теперь — спасибо тебе — я знаю, что это не теории. Пробьюсь. А может, не стоит пробиваться? Нет, не говори ничего. Это мой выбор. Вселенной все равно — в ней будут существовать оба варианта. Но я-то буду жить в одном… Заходи как-нибудь, хорошо? Я спрошу «тебе чаю или кофе». И ты сделаешь выбор…
Вчера я посетил Институт Штейнберга. Институт Арье Штейнберга — это в Герцлии, на повороте в сторону Гуш-Катиф. В холле есть портрет, Арье похож немного на Герцля, немного на моего дядю Иосифа. Портрета Сергея Воскобойникова нет нигде. А ведь первым человеком, на себе испытавшим метод альтернатив, был именно это шестнадцатилетний мальчик. Вы знаете его как израильского консула в Санкт-Петербурге. Да, это именно он. И жену его, с которой он не расстается ни на миг, зовут Таней. Очень милая женщина, недавно в «Маарив» было опубликовано интервью с ней. Ее спросили, бывала ли она в Институте Штейнберга и пробовала ли поглядеть свои альтернативные жизни. Помните, что она ответила? «Нет, не была и хочу. Что сделано, то сделано, а то, что отошло от меня — уже не я. И не нужно мне.»
Может быть, она права.
Впрочем, это ведь не та Таня. Очень распространенное имя…