— Местные нас недолюбливают, — шепнул я другу.
Друг через шаг поплевывал по сторонам, но видно было, что волнуется: он шмыгал носом.
— Ничего, тут одно старичье, мужики и бабы сейчас трясутся от страха, но делают уколы. — Игорь подмигнул мне. — Все будет в ажуре.
Мы миновали несколько дворов, а потом свернули на едва приметную тропинку, с одной стороны которой землю резал глубокий овраг, заросший бурьяном, а с другой теснились гаражи, фасадом глядящие на тихий Кузьминский переулок.
— Машке говоришь, откуда деньги берутся, Кирчик? — спросил Игорь.
Я помотал головой:
— А ты Наташе?
— Нет, ты что! Она у меня убежденная «зеленая». Хотя до кризиса, помнится, лопала все подряд; теперь только овощи ест. Оно и к лучшему, останется худенькой и сексапильной.
— Да ладно. Она у тебя и так тонкая как тростинка, — возразил я. — И сексапильная.
— А ну — цыц! Только я имею право называть Наташку сексапильной, Кирикс.
— Все равно она худющая.
— Ну-у… девушкам худеть всегда полезно. Это один из множества маленьких смыслов жизни, из которых потом складывается огромный и непонятный мне Женский Смысл.
— Скажешь тоже! — буркнул я, старательно проговаривая в уме и запоминая фразу.
— С Эдиком, Эдмэном нашим, если что-нибудь достанем, поделимся?
— Да пошел он! Сидит и вечно ноет. Надоел он мне. Дал Бог соседа по комнате. — Я скривился.
Игорек покачал головой:
— Нормальный он парень. Просто закомплексованный по самое не могу. Надо нам чаще его с собой брать. Может, поумнеет и пиво пить научится. Водку опять же. Водка полезная. Она учит жизни.
— Не думаю.
— Что водка учит жизни?
— Что Эдик захочет ее пить.
— Тсс… — Игорь прижал указательный палец к губами замедлил шаг. Я прислушался.
Впереди стоял забор: деревянный, в сучках и задоринках и с натянутой поверху колючей проволокой. С проволоки свисали лоскуты материи. Досок в некоторых местах не хватало. Влево забор шел по самому краю лога, а вправо прятался за гаражами.
За забором находился пустырь, прозванный Голубиным Полем. Назвали его так потому, что сюда с давних пор слетаются голуби и горлицы.
С пустыря доносились голоса.
Мы тихонько подкрались к забору и заглянули в щель между досками.
На поляне, заросшей пореем, стояли мальчишки. Были они загорелые и разноцветные: терракотовые, кофейные, бронзовые и любых других коричневых оттенков; стояли в майках и шортах или в одних шортах, потому что солнце припекало порядочно. Их было семеро. Трое в руках держали воздушки. Не детские пукалки, а взрослые машинки, серьезные. Мальчишки горячо спорили, потому что перед ними горкой лежали голубиные трупики, а пакет или сумку, чтобы сложить их туда, трупики эти, пацанята взять забыли.
— Сенька, сбегай домой за сумкой, — увещевал старший, парнишка лет двенадцати. У него была смуглая, черная почти, кожа и красные сгоревшие плечи; желтые волосы беспорядочно топорщились на круглой и бесформенной, как капустный кочан, голове, а хищными глазенками он старался подрезать собеседника. Старший обращался к угрюмому чернявому пареньку лет семи. Тот отворачивал голову и отвечал, насупившись:
— Чего, самого маленького нашли? Не пойду.
— Тогда майку дай! Мы из нее мешок сделаем и сложим туда голубей.
— Еще чего. Самого маленького нашли?
Старший злился:
— Сенька, блин, ты что, совсем тупой? Ты и есть самый маленький.
— Еще чего! Нашли тоже…
— Ну скажи тогда, кто тут младше тебя. Скажи!
У малыша задрожали губы, и он ничего не ответил. Я шепнул Игорьку:
— Ничего нам сегодня не обломится. Пошли.
— Нет, ты погоди, Киря, — ответил Игорь, и в глазах его загорелись недобрые огоньки. — Получается, зря перлись? Погоди…
— Но…
Игорь не слушал меня. Он протискивался в дырку в заборе. Я вздохнул и полез за ним. Моя черная футболка тут же испачкалась, а в нос полезли сладкие до приторности запахи сорных трав и голубиного помета.
Мальчишки посмотрели на нас с подозрением; старший задумчиво вертел в руках воздушку. Ребята стояли полукругом рядом с горкой птичьих трупиков; над дохлыми голубями жужжали мухи.
— Здорово, хлопцы! — громко крикнул Игорь и остановился. Руки в боки, он весело смотрел на хмурых пацанят.
Я замер сзади и гадал, что задумал мой друг.
— Хорошее местечко, — прищурив глаза, сказал Игорь. — Трава, солнышко. Опять же место не совсем обычное, голуби сюда слетаются. Много-много голубей. И, что удивительно, людей не боятся совсем, подходи и голыми руками бери. В детстве, помню, мы подкармливали их частенько. Я жил тут неподалеку, на Киргизской.
— Чего вам надо? — баском поинтересовался старший; свою воздушку он сжимал в руках так крепко, что побелели костяшки пальцев. — Мы вас не знаем. Я сам с Киргизской, если что.
— Да гуляли мы тут, — доверительно сообщил Игорь. — Детство вспоминали, то-се. На голубей пришли полюбоваться, семечек им насыпать. Любишь семечки, братишка? Нет? А чего так? Вот голуби, они любят.
Пацаны переглянулись. Самый младший всхлипнул и сказал:
— А я говорил, говорил вам, нельзя, не надо было этого делать. Голуби — птички добрые, они — птички мира, мне бабушка рассказывала…
— Молчи, Сенька, — шикнул на него старший. Малец замолчал, но продолжал плакать.
— Да, кстати, — сказал Игорь, — мы из Государственной Живодерни. Следим, чтоб произвола не случалось. Охоты левой, то-се. — Он достал из заднего кармана студенческий, раскрыл и помахал им в воздухе. Потом быстренько захлопнул и вернул на место, в карман то есть. Естественно, ребята не успели заметить, что там написано на самом деле. — Так что, детишки, придется вашим родителям платить штраф, и немалый. За браконьерство.
— Почему браконьерство? — неуверенно протянул старший. — Мы тут недалеко живем. Поэтому имеем право. Наверное.
— «Наверное», — передразнил его Игорек. И гаркнул:— А ну пшли вон отсюда, пока не начал проверять, у кого из вас есть письменное разрешение на оружие! Что это у тебя, малыш?.. Сдается мне, «Соболь». Какая скорость у пульки начальная? Кажется, гораздо выше разрешенной!
Малыш Сенька повиновался сразу и протопал мимо нас, плача совсем уже навзрыд, и исчез за забором. Неуверенно потянулись за ним и остальные шкеты. Старший тоскливо смотрел на голубей и пускал голодные слюни.
— Можно хоть одного забрать? — уныло протянул он. — Не для себя, но для братишки младшего. Голодный он у меня, мяса недели две не ел, пусть хоть крылышка жареного отведает.
— Бери и сваливай, — вздохнул Игорь и демонстративно отвернулся.
Радостный старший подхватил измазанную в грязи птицу, сунул под майку и, прижимая ее к груди, помчался вон с пустыря.
Вскоре на Голубиной Поляне остались только мы и куча дохлых голубей. Голуби аппетитно жарились на солнышке. У меня у самого потекли слюнки. «Часть продадим, часть съедим сегодня, запивая холодным пивком», — вот что думал я.
Игорек вытащил из-за пазухи плотный черный пакет и принялся складывать туда голубей. Я стоял у дыры в заборе, на шухере значит. Игорь крикнул мне:
— Кирчик, иди сюда, помоги! Не бойся, не прибегут они обратно, небось в штаны уже наложили. Дети тупые, всему верят.
Я подошел к нему. Увидел, что у Игорька из носа течет кровь, и протянул ему свой платок. Игорь кивнул, платок взял и продолжил собирать голубей. Левой рукой он прижал платок к лицу. На нем быстро расплылось темно-красное пятно.
— Не жаль детей? — спросил я.
— Наташка продуктовую мясную карточку потеряла, не успела продать, — ответил Игорь рассеянно. — А есть-то хочется.
— Она ж «зеленая» у тебя!
— И чего? Карточки всем дают.
— А…
— Лови их!!
Возле забора зашумело и заскрипело. Думать было некогда. Игорь бросил оставшихся голубей, подхватил пакет и перекинул его через плечо; мы дунули направо, к другой дыре в заборе. Сзади надрывался старший, голос которого стал писклявым и совсем детским: