— Да, господин начальник. Слушаю… Никак нет. Не было. Да. Записываю приметы. Так точно. Слушаюсь!
Он поставил телеобзор своего участка на запись, поглубже натянул на голову синюю форменную фуражку и, удовлетворенно заложив руки за спину, застыл на посту — олицетворение надежности и порядка.
Пусть поищут другого дурака. Даже под пытками он не расстанется с зелеными очками для своего внука.
Словно сильный снегопад прошел ночью — в саду заневестились яблони. Белые хлопья цветков плотно облепили с вечера еще уныло-серые голые стволы, и теперь веяло вокруг непередаваемо нежным, сладковатым ароматом. Старик сидел в кресле под деревом и блаженно щурился, взглядывая на солнце сквозь мохнатые бело-розовые ветви. В кармане у него запищал видеофон. Он достал его.
— Здравствуй, отец…
Старик улыбнулся хмурому лицу на экране.
— Яблони зацвели, сынок.
— Да-да…
… Эти пять яблонь старик посадил когда-то давно вместе со своей покойной женой, и они стали частью его жизни. Он относился к ним, как к самым близким друзьям, нет, лучше, чем к друзьям, — как к детям.
— Отец…
— Все уже вижу по твоему лицу, сын. Птичка выпорхнула из клетки? — Виктор кивнул. Старик несколько мгновений задумчиво смотрел на сына. Конец карьере, подумал он. — Где вы его потеряли?
— Здесь, на пятом.
— Направился, конечно, в ближайшую вертушку?
— Да.
— Он колебался?
— Ни секунды.
— Ага, значит, у него есть план. Это очень плохо, — пробормотал старик и погладил задевающую его нарядную ветку.
… Друзья иногда предают, дети уходят, а эти яблони всегда с ним. Они удивительно постоянны. Весной, когда сильнее начинает пригревать солнце, однажды на рассвете яблони вдруг вспыхивают неукротимым бело-розовым огнем. Очень скоро их хрупкая красота осыпается пахучим дождем подвядших лепестков, и среди зелени листьев колеблются на ветру сотни робких завязей…
— До какой Вертикали было ближе?
— До Восточной.
— Вниз ему ни к чему. Значит, он поехал до Западной…
— Зачем ему покидать свой уровень, отец? Здесь есть, где спрятаться, затаиться…
— Что ему тут делать? Думаешь, побежит на карусели кататься?
— У него была своя карусель!
— Неважно. Не мешай. Патрульных шестого опросили?
— И пятого, и шестого — настолько быстро, насколько смогли. Никто не видел. В Вертикали каждого уровня триста станций, в них по шестьдесят участков. Это минимум восемнадцать тысяч патрульных. Кто-то бы все равно его заметил — с пятого на шестой уровень доступ свободный, но на седьмой без ИНа не попасть.
Старик снова взглянул на яблони. Пройдет совсем немного времени, и тугие красные яблоки пригнут ветви к земле — словно для того, чтобы он мог легко достать их. Яблони отдадут свой урожай, и потом еще долго одинокими вечерами он будет в темной кладовой трогать, гладить, перебирать пальцами собранные в плетеные корзины, до красноты нагретые солнцем плоды, вдыхать запахи ушедших теплых дней и вспоминать, вспоминать…
— Уверен, что на шестом его уже нет. Я всегда считал, что мы слишком мало платим службе порядка. Все эти твои патрульные не прочь подзаработать.
— У него не было денег, отец…
— Хватит! Ищите его у складов, тех, куда перемещаются грузы для немедленной отправки, то есть… у северной Вертикали седьмого уровня. Задержать вылет грузовых модулей вы не в состоянии?
— Мы потом не расплатимся.
Старик кивнул.
… Желтый листопад укроет землю под яблонями, листья пошуршат, потемнеют и скрутятся, как от огня бумага. Ляжет снег, и яблони снова будут белыми — яркое украшение скромного поместья с небольшим домиком, с маленьким, но, слава Богу, своим солнцем, работающим в старомодном режиме «весна-лето-осень-зима»…
— Да, считаю, он попытается покинуть планету, — заключил старик. — На его месте я сделал бы именно это. Бросьте туда все свои силы.
С просветлевшим лицом, Виктор исчез с экрана.
Бедный мой мальчик, подумал старик, это тебе уже не поможет. Тебе с
3.
Густые вечерние тени легли на дорожки сада, потянуло прохладой, и старик вернулся в дом. Сын не звонит третью неделю, а такого еще никогда не было. Тебе сейчас несладко, сынок, подумал старик и набрал номер.
Виктор оказался дома, в своей большой квартире на двадцатом этаже. В разноцветных окнах гасли солнца, развешанные по небу, словно обычные светильники.
— Здравствуй, отец… — Виктор потянулся к пепельнице и загасил сигарету. Старик отвел глаза, чтобы не видеть, как дрожат его руки.
— Здравствуй, сын.
Виктор встал и отошел к окну. Старик посмотрел в его сгорбленную спину. Сколько ему уже лет? Сорок пять или сорок шесть… Семьи нет. Сам не захотел, слишком много работы… будь она проклята…
Старик не выдержал:
— Ну?! Ты не нашел его.
Виктор повернулся, пожал плечами и сел в кресло.
— Я не нашел его.
— И что? Чем ты теперь занимаешься? — Увидев глаза сына, старик осекся.
— Я теперь буду патрульным. На седьмом, на улице…
— На улице? — У старика задергалась щека. — Я перезвоню тебе…
Он отключил видеофон и несколько минут сидел неподвижно, раздавленный унижением. На улице… Они заплатят за это, сынок. Он щелкнул кнопкой. Виктор снова курил.