Я взял ее за руку и сказал:
– Хорошо, пойдемте ко мне, чтобы не мокнуть тут под дождем, а то еще заболеете и умрете. И там вы мне все объясните.
* * *
С течением времени внутреннее убранство дома почти не менялось. Я говорю о квартире, где я жил. Нынешний владелец сохранил стиль конца викторианской эпохи. Квартира была заставлена мебелью из красного дерева, на окне с выступом – бархатные шторы, на стенах – зеленые с золотом китайские обои с птичками. Если не считать батарей центрального отопления, то единственной уступкой современному образу жизни был газовый камин из нержавеющей стали; казалось, что в нем ярко пылают дрова.
– Хорошо тут у вас, – сказала она и обернулась ко мне.
Она была еще меньше ростом, чем показалось сначала. Неловко протянула мне правую руку, а в левой все еще сжимала портфель.
– Коуэн, – представилась она. – Рут Коуэн.
– Давайте плащ, – сказал я. – Я повешу его рядом с батареей.
– Спасибо. – Она безуспешно пыталась развязать пояс одной рукой. Я рассмеялся и взял у нее портфель.
– Вы позволите? – Я положил портфель на стол и заметил на нем ее инициалы и ученую степень – доктор наук.
– Вы доктор наук? – поинтересовался я.
Она едва заметно улыбнулась, снимая плащ.
– Я защитила диссертацию по новой истории в Гарвардском университете.
– Это интересно, – сказал я. – Пойду приготовлю чай... или, может быть, кофе?
Она опять улыбнулась.
– Уже полгода я занимаюсь научной работой в Лондонском университете. Так что я предпочитаю, конечно, чай.
Я прошел на кухню, поставил чайник и достал чашки. Взял сигарету, закурил и, обернувшись, увидел, что женщина стоит у дверного косяка, скрестив руки на груди.
– А тема вашей диссертации? – спросил я.
– "О некоторых аспектах политики «третьего рейха» во время второй мировой войны".
– Интересно. Коуэн... Вы еврейка? – Я отвернулся, чтобы заварить чай.
– Мой отец – немецкий еврей. Он пережил Аушвиц, затем ему удалось перебраться в Штаты, но там он умер через год после моего рождения.
Я не знал что сказать и произнес то, что говорят все в подобных случаях:
– Простите.
Какое-то мгновение она смотрела на меня невидящим взглядом, затем повернулась и ушла в гостиную. Я последовал за ней с подносом в руках, поставил его на маленький столик возле камина, и мы опустились в мягкие кресла напротив друг друга.
– Наверное, этим и объясняется ваш интерес к «третьему рейху», – заметил я, разливая чай.
Она нахмурилась и взяла из моих рук чашку с чаем.
– Я всего лишь историк. У меня нет личных мотивов. Меня особенно интересует абвер, немецкая военная разведка. Почему они работали так хорошо и в то же время так плохо.
– Адмирал Вильгельм Канарис и его ребята? – Я пожал плечами. – Думаю, в душе ему никогда не нравилось все это, но мы уже не узнаем наверняка, ведь эсэсовцы повесили его в апреле сорок пятого в концлагере Флоссенбург.
– Это и заставило меня обратиться к вам, – сказала она, – и к вашей книге «Орел приземлился».
– Но это же роман, доктор Коуэн, – заметил я. – Чистая выдумка.
– По крайней мере пятьдесят процентов в нем – исторические факты, подтвержденные документально. Вы сами указали на это в предисловии.
Она наклонилась вперед, упершись кулаками в колени; в ее позе было что-то свирепое. Я тихо спросил:
– Ну хорошо, что же именно вы имеете в виду?
– Помните, как вы впервые узнали об этом деле? – начала она. – Что навело вас на мысль взяться за роман?
– Конечно, – ответил я. – Памятник Штайнеру и его людям, который жители деревни Стадли Констабл спрятали под могильным камнем на местном кладбище.
– Помните, что написано на памятнике?
– Hier ruhen Oberstleutnant Kurt Steiner und 13 Deutsche Fallschirmjager gefallen am 6. November 1943.
– Именно так, – подтвердила она.