Феликс Дымов
1
Пахло бананами. Наверное, при ударе лопнул ящик, и мумифицированные плоды на воздухе ожили. Клокотал, закупоривая трещины обшивки, самотвердеющий пластик. Кислородный регулятор, срабатывая, выговаривал: «Ти-упп!». И снова: «Ти-упп!».
Не открывая глаз, Андрей пошевелил правым плечом. Пожалуй, в порядке. Почти в порядке. Рука онемела от ключицы до кончиков пальцев. Локоть нестерпимо резало.
Ничего, ничего. Могло быть хуже.
Он последовательно, картинку за картинкой, восстановил в памяти события.
Сначала Тембру. Потом «чуму». Ссору с матерью. Полет. Неудачную посадку.
Ох, как же все это не вовремя!
Андрей закусил губу, сел, покачался от боли, шумно выдохнул.
И открыл глаза.
Сквозь распахнутую створку люка в рубку вламывалось зеленое солнце. От сильного зеленого отсвета все вокруг казалось зыбким и мутным, как в аквариуме. Снаружи глухо шумели малахитовые джунгли. Края звездообразной дыры в стене космокатера разбухали, стягивая пролом и оставляя пластиковые шрамы. Совсем сошла с ума автоматика, заделывает трещины, качает кислород, а люк распахнут настежь! Они давно уже дышат наружным воздухом. И бананами пахнет тоже оттуда, из джунглей.
Почувствовав на себе взгляд, Андрей осторожно, стараясь не бередить плеча, повернулся вместе с креслом. Нино, смаргивая с ресниц слезинки, смешно шевелила пушистыми ломкими бровями, шмыгала носом, облизывала пересохшие губы.
— Ну что ты, что ты! Вот увидишь… — сказал Андрей слегка охрипшим голосом. И не договорил, не нашел слов.
— Я ничего, — быстро откликнулась Нино. — А ты?
— Выбирайся, приехали. — Андрей поморщился. — Там под правой рукой маховичок. Раскрути. Я тебе не помощник…
Нино сползла внутрь кресла, насколько позволял противоперегрузочный кокон. Вслепую пошарила рукой.
— Андрюша, я забыла, в какую сторону крутить…
— На себя, неужели трудно запомнить? Справа-налево-вниз, ясно?
Нино кивнула, долго копалась внутри кокона, шевеля губами и наклоняя голову то в одну, то в другую сторону. Наконец разобралась. Кокон раскрылся, и кресло сжевало эластичную пелену.
— Теперь меня разблокируй, — попросил Андрей. — И аптечку… Малый хирургический комплект…
— Сейчас, сейчас, — забормотала Нино, склоняясь над ним. — Ты не волнуйся, я все сделаю. Это я сначала немножко испугалась…
— Ну-ну, дочь командора! — Андрей затаил дыхание, но Нино и впрямь была молодцом: мягкие края кокона разошлись, освободив тело, и почти не доставили новой боли. — Вот видишь…
— Молчи, не трать силы… Приподними голову. Тут болит? А тут? Главное, плечо цело, локоть — это пустяки, потерпи. На вот, выпей, до свадьбы заживет…
Девушка запнулась на миг — вот уж некстати вспомнила поговорку. Если не считать обычной школьной практики, врачевать еще не приходилось. Пряча тревогу, она раздернула молнию Андреева комбинезона, разрезала рубашку. Рука была багровая, опухшая и рыхлая от множественных подкожных кровоизлияний. Не переставая беззаботно болтать, Нино приладила полукружие бандажа, примкнула к поясу широкий захват на запястье. Зачем-то потерла указательный палец о рукав и колупнула ногтем три значка на бандаже: «стабилизация», «обезболивание», «регенерация».
Двойные гибкие ленты проклюнулись по краям захвата, укутали руку, проползли под рубашкой к плечу, обернулись вокруг локтя, присосались к коже. Шипя, потек воздух, одел плечо и руку в плотные лубки.
— Немножко пощиплет — и все! — Тыльной стороной ладони Нино стерла со лба Андрея пот. — На, проглоти…
— Что это?
— Против вирусов.
— Мы с тобой уже столько тут чужих вирусов нахватались — вряд ли поможет.
— Все равно проглоти.
Андрей послушно слизнул розовую горошину. Встал. Правый бок был тяжелым, неподвижным.
— Работничек из меня, однорукого…
— Всего сорок часов! — просительно произнесла Нино, точно сама была виновницей Андреевой травмы.
Андрей придвинулся к пульту, неловко, левой рукой, пощелкал клавишами, отключил подачу кислорода.
— Ого, до Маяка сто пятьдесят четыре километра!
— Сто пятьдес… С ума сойти! По джунглям… Без дорог… У нас же ни вездехода, ни винтопланов…
— И ни одного взрослого. Зато пятеро микрочеловечков — от трех до десяти. Плюс одно вредное существо переходного возраста…
— Ты не имеешь права так говорить!
— Да он спит, не услышит…
— Ну и что? Даже на минуту, даже в мыслях не допускай несправедливости — иначе какой ты командир? Отец в тебя поверил, он так и сказал — пятнадцатилетний капитан!
— Не совсем пятнадцатилетний и не совсем капитан… Послезавтра шестнадцать стукнет…
— Помню, отпразднуем. И мой день рождения заодно…
— А тебе сколько?
— Четырнадцать лет, четыре месяца, двадцать шесть дней. Круглая дата.
— Треугольная. Буди детский сад!
— Андрей!
— Молчу-молчу.
Он, хмурясь, выпрыгнул из люка. Пахло бананами. Сияло изумрудное небо. Шумел ветер. Трава и мелкий кустарник постепенно выпрямлялись. Планета сигнальная, резервная, земного типа. Не заселена. Имеет Маяк. Атмосфера безвредна. Растения и животные пригодны в пищу. Вот и все, что запомнил Андрей из поспешных наставлений командора: было не до чужепланетной географии!
— …У нас нет иного выхода, — сказал тогда командор, не снимая слепого гермошлема, точно и через экран своим дыханием мог перенести возбудителя «костной чумы».
Впрочем, кто или что провоцирует болезнь, на Тембре не знал никто. Ни сами больные. Ни биологи. Ни врач — мать Андрея. Не спасали никакие способы самоизоляции. Четырнадцать случаев болезни буквально разгромили, уничтожили экспедицию. Люди сидели по бункерам, палаткам, вездеходам, словом, там, где их застала страшная весть. Очаги придавили силовыми колпаками. Прервали контакты. И все же время от времени в новом пункте Тембры зажигался огонек бедствия. Два дня колик. Трое суток паузы. И медленное, неотвратимое разжижение скелета — кости превращались просто-напросто в резиновые жгуты. Человек оплывал, как масло в подогретой кастрюле, как зажженная свеча. Лишь жесткие панцирные скафандры помогали обезножившим разведчикам сохранять подобие привычного тела.
Андрею трудно было смотреть в безглазое металлическое лицо. Лучше бы командор вовсе не включал экран. Тогда бы не надо было думать, до какого уровня «налито» в скафандре его тело: до лодыжек или уже выше колен…
— Ну а если бы я не заглянул сюда в тот вечер? — запинаясь, спросил Андрей. — Если бы остался с физиками на Пузыре?
— Но ты заглянул! — отрезал гермошлем голосом командора.
«Чтобы показать Нино пустотелый кристалл горного хрусталя, — с горечью подумал Андрей. — Романтик несчастный! Примчался в Лагерь, тут его, дурака, и накрыли карантином…»
— А вы не допускаете, что Лагерь…
— Не смей так думать! Родители там неделю не были, телевизиты, как ты понимаешь, не в счет…
— Ну так и посидим в изоляции…
— Нет. Спокойнее эвакуировать вас. Тембра даже связи с Землей не имеет, а там Маяк, оттуда вас сразу снимут. Видишь, у нас действительно нет иного выхода!
«Ну почему, почему я? — хотелось закричать Андрею. — С этим справится любая девчонка, та же Нино. Мыслимое ли дело для здорового, сильного парня отсиживаться с маломерками в безопасной дали? Сопливчики, слюнявчики, манная каша. „Деточка, сделай „пи-пи“ — тьфу!“
Андрей не закричал, ждал продолжения.
— Мы не просто спасаем детей, — ответил на его сомнения командор
— Вы — наша надежда. Передайте Земле сигнал бедствия, призыв о помощи.
— Так всегда говорится, чтоб подсластить пилюлю. — Андрей махнул рукой и неожиданно для себя спросил: — А на Землю мы не занесем эпидемию?
— Ты — самый младший среди взрослых — и то подумал об опасности. Зачем же обвинять в опрометчивости целое человечество?
Андрей покраснел. Следовало исчезнуть, испариться, провалиться сквозь землю, но командор вызвал его в специальную кабину связи для разговора с глазу на глаз. Испариться сквозь четыре экранных стены не было никакой возможности.