О, разум... В разуме есть горы; пропасти, чтоб падать, отвесно-страшные, никем не мерянные до сих
Джеральд Мэнли Хопкинс
Глава 1.
Мелани.
Время для меня теперь - сплошная мешанина. Я так ясно помню те последние часы в Чарлстоне и совсем плохо - дни и недели, последовавшие затем. Другие воспоминания выбиваются на передний план. Я помню стеклянные глаза и проплешины выпавших волос на голове мальчика в населенной призраками детской в Грамблторпе. Странно, что я вспоминаю именно это; я провела там так мало времени. Помню, как дети играли, а маленькая девочка пела в свете зимнего дня на склоне холма над лесом в то утро, когда вертолет врезался в мост. Разумеется, я помню ту кровать - завораживающие белые холмы этой тюремной площадки, где покоилась моя настоящая тюрьма - собственное тело. Помню, как Нина очнулась от своего смертельного сна - синие губы растянулись, обнажив желтые зубы, голубые глаза вернулись в глазницы на гребне поднимающейся волны личинок, кровь снова хлынула из дырки с небольшую монетку в бледном лбу. Но это не настоящее воспоминание. По крайней мере, я так думаю.
Когда я пытаюсь вспомнить те часы и дни после нашей последней встречи в Чарлстоне, первое, что я ощущаю, - это чувство восторга, бодрости вернувшейся молодости. Я думала тогда, что самое худшее уже позади.
Как глупо. Глупо было так думать.
Я - свободна!
Свободна от Вилли, от Нины, свободна от Игры и от всех тех кошмаров, связанных с ней.
Я выбралась из “Мансарды” при шуме и смятении и медленно пошла сквозь тишину ночи. Несмотря на всю боль, причиненную мне в тот день, я чувствовала себя моложе, чем когда-либо за многие-многие годы. Свободна! Я шла легко, наслаждаясь темнотой и ночной прохладой. Где-то неподалеку выли сирены, но я не обращала на них внимания. Я - свободна!
Я подошла к “зебре” у перекрестка с интенсивным движением. Загорелся красный свет; рядом со мной остановилась длинная машина синего цвета, “Крайслер”, насколько я понимаю в машинах. Шагнув с тротуара, я постучала в окно автомобиля. Водитель, грузный пожилой человек с остатками волос вокруг лысины, наклонился и подозрительно глянул на меня. Потом он улыбнулся и нажал какую-то кнопку; окно опустилось.
- Что-нибудь случилось, мэм?
Я кивнула и села в машину. Сиденье, крытое каким-то искусственным бархатом, было очень мягким.
- Поехали, - велела я.
Через несколько минут мы уже выезжали из города по шоссе, ведущему в соседний штат. Я говорила лишь тогда, когда нужно было отдать приказания. Держать водителя в своей власти было легко, мне почти не требовалось прилагать усилия. Бодрое чувство вернувшейся молодости принесло с собой уверенность в своих силах, которой я уже давно не ощущала. Откинувшись на спинку сиденья, я смотрела, как мимо проплыли и исчезли огни Чарлстона. Мы уже отъехали от города на несколько миль, и тут водитель закурил сигару. Терпеть не могу сигарного дыма. Он опустил окно и выбросил ее. Я мысленно приказала ему включить кондиционер, и мы поехали дальше на северо-запад - все так же молча.
Незадолго до полуночи мы миновали темную полосу болот, в которые упал самолет Вилли. Я закрыла глаза и вызвала воспоминания тех ранних дней в Вене: веселье в Biergartens, освещенных цепочками желтых лампочек, прогулки поздней ночью вдоль Дуная, возбуждение, которое испытывали тогда мы трое в обществе друг друга, восторг первых осознанных Подпиток. В те далекие годы, когда мы встречались с Вилли в разных столицах, на разных курортах, мне иногда казалось, что я вот-вот влюблюсь в него. Только моя преданность памяти дорогого Чарлза мешала мне предаться каким-то чувствам по отношению к нашему молодому, блестящему спутнику в ночи.
Открыв глаза, я взглянула на темную стену деревьев и кустарника справа от дороги. Представила себе, как изуродованное тело Вилли валяется где-то там, в грязи, среди насекомых и гадов. И ничего не почувствовала.
В Колумбии мы остановились на заправке. Когда водитель платил за бензин, я взяла его бумажник с сиденья. Там оставалось долларов тридцать, все остальное обычный хлам - визитные карточки и фото. Мне было все равно, как его зовут, я лишь взглянула на водительские права, но не стала запоминать фамилию.
Вести машину - действие почти рефлекторное, мне не приходилось особо напрягаться, чтобы заставлять его делать все, что нужно. Я даже слегка задремала, пока мы ехали по шоссе 1-20 мимо Огасты в штат Джорджию. Когда я проснулась, он начал уже что-то бормотать, рассеянно тряся головой, но я сжала тиски, и он вновь устремил взгляд на дорогу, прямо перед собой. Я опять закрыла глаза, и передо мной замелькали отраженные огни фар и рефлекторов.
Мы въехали в Атланту в четвертом часу утра. Мне никогда не нравился этот город - в нем не было очарования и элегантности культуры юга, а ныне он расползался во все стороны, превратившись в бесконечную череду промышленных парков и бесформенных новых районов. Мы свернули с шоссе у большого стадиона, улицы в центре Атланты были пустынны. Я велела водителю отвезти меня к банку, который и был целью моего путешествия, но стеклянный фасад банка не был освещен. Я почувствовала неприятное разочарование и раздражение. Когда-то мне понравилась идея держать запасные документы для своей новой легенды в ячейке сейфа - откуда мне было знать, что они понадобятся мне в три тридцать утра в воскресенье?
Я пожалела, что во время всех этих бурных событий потеряла свою сумочку. Карманы моего светло-коричневого плаща были набиты вещами, которые я переложила из своего изодранного и испачканного кровью пальто. В бумажнике по-прежнему лежали: ключ от сейфа и кредитная карточка. Я велела водителю несколько раз объехать центр города, но это было явно бесполезно. На большей части перекрестков горели желтые фонари; иногда мимо проезжал полицейский автомобиль; выхлопные газы поднимались вверх, клубясь как пар.
В центре города, неподалеку от банка, располагалось несколько приличных отелей, но мой непрезентабельный вид, да еще без багажа, не давал возможности искать там пристанища. Я мысленно приказала водителю направиться по одному из скоростных шоссе к пригороду. Минут через сорок мы нашли мотель с вывеской: “Есть свободные места”. Подкатили к одному из этих ужасных заведений с названием вроде “Супер-6”, “Мотель-8” или тому подобный вздор, словно люди - такие кретины, что не могут запомнить название, если к нему не добавить номер. Я подумала, не надо ли послать водителя зарегистрироваться, но это было рискованно: он мог вступить в разговор, а я слишком устала, чтобы использовать его как надо. Жаль, конечно, что у меня было недостаточно времени запрограммировать его как следует. В конце концов я причесалась как смогла, заглядывая в зеркальце заднего вида, затем вошла в мотель. За стойкой сидела заспанная женщина в шортах и заляпанной тенниске Мерсерского университета. Я придумала все: как нас зовут, откуда мы, придумала номер машины, но женщина даже не потрудилась выглянуть наружу, где стоял “Крайслер” с незаглушенным мотором. Как и всегда в этих глупых заведениях, она лишь попросила заплатить вперед.
- На одну ночь? - спросила она.
- На две, - ответила я. - Мой муж завтра будет целый день отсутствовать. Он - коммивояжер, продает кока-колу и поедет на завод. А я хочу...
- Шестьдесят три доллара восемьдесят пять центов, - бросила женщина.
Она дала мне ключ, привязанный к пластиковой бомбочке.
- Номер двадцать один шестнадцать. Объедете кругом и поставите машину возле мусорных ящиков.
Мы сделали, как она велела. Это было нелепо, но на стоянке теснилось множество машин; а у заднего забора стояло даже несколько полутрейлеров. Я отперла номер ключом и вернулась к машине.