– Да ладно вам, я же пошутил! - откашливаясь, оправдывался я.
Судя по странно дрожащим губам, Лариса Михайловна собиралась плакать. Николай Александрович хмурился недовольно.
– Я работал на полставки, помогал Алексею Ланнову, слышали о таком? На дому акты составлял, документацию проверял.
– И что же заставило тебя появиться? - скепсисом в голосе папули можно было заставлять преступников сознаваться в содеянном.
– Если ты не знаешь, он умер несколько дней назад, - тихо ответил я, опустив голову и стараясь изобразить гримасу боли на лице.
Ну не мог я самого себя оплакивать, а Яра мне совсем жалко не было! Ну, умер и умер. Сам дожил до такого. Наркотики - это зло. Так говорят своим детям все родители. А пробовать или нет - это уже дело самих детей. Яр сделал свой выбор. От жизни отказался. Я вообще не при чём.
Да, я хочу жить. Да, мне нужна эта жизнь. А ему, видимо, жить не хотелось.
– Вы были друзьями? - спокойно поинтересовался мужчина, делая акцент на последнем слове.
– Да, были, - ответил я, но Саша добавил через секунду:
– Они были любовниками.
Едва удержавшись от недовольного возгласа, пнул его под столом, благо, расстояние между ним и отцом позволяло не беспокоиться за сохранность конечностей родителя.
– Вот как, - протянул Николай Александрович медленно. – Я соболезную. А вы, молодой человек, - обратился он к Алексу. – Вы кем приходитесь Ярославу, в таком случае?
– Я его друг, - широко улыбнулся парень. – Правда, просто друг. И мне девочки нравятся.
– Ты латентный гей, Саша, - нравоучительно подъебнул блондина я с видом знатока. Когда я про друга сказал, он мне ногу отдавил, а ему типа можно, да? – Мирка тебе это докажет.
Фролов сверкнул синими глазами недовольно, а я хищно сощурился.
Любовники мы, да? Хуй тогда ты, а не натурал. Я тебя, блядь, не просто геем сделаю, а пассивом! А Мирка… Мирка мне ещё спасибо скажет.
Дальнейшие события катастрофы за собой не повлекли - мы говорили на совершенно нейтральные темы, я пообещал семье больше не пропадать, дал нынешний номер телефона, клялся, что всё сдам сам и, возможно, переведусь на пятый курс. Лариса Михайловна заплакала и обнимала меня минут пять, шепча, что любит больше всего в этой жизни.
Оказавшись дома, я сел за учебники, с мыслями о том, что любят они своего сына. Человека, которого я вытеснил из этого тела.
Не меня.
А кто, собственно говоря, любит меня сейчас?
Голос в голове хранил мрачное молчание.
…К концу недели я вымотался морально и физически и был абсолютно истощен. Самое странное - обращение по имени или фамилии теперь невероятно бесило, а в голове билась пойманной птицей только одна мысль: “Я Лёха Ланнов, Лёха!”. Но об этом никто, кроме меня самого и ещё троих людей, не знал.
Фролову было стыдно на подобное жаловаться, Дине - бестолково, Коломенскому - стрёмно, знаете ли. А апатия всё накатывала.
В субботу утром, когда я уже обувался в коридоре, стало лень идти на пары, и я позвонил Алексу, чтобы он предупредил старосту. Алина Эйнулаева, предводительница четвёртого курса, с огромной радостью согласилась помочь “новому Ярику”.
И вот я, здоровый двадцатитрёхлетний парень, сидел на кровати при полном параде, в кроссовках, и думал о том, что скоро просто сдохну.
Раньше моя жизнь не была такой бесцветной и рутинной.
Утро в школьные времена начиналось с подъебов Лерыча и шуток родителей за столом, день никогда не проходил без нонсенсов, мы с Антоном вообще редко щадили чужие нервные системы, о нас и в университете легенды слагали, благо, что не посмертно.
Вечера в те недолгие несколько лет обучения в универе проходили в тёплой, уютной обстановке, мы с Тохой каждый вечер закачивали и смотрели новые фильмы. Под ужастики ржали, как ненормальные, под мелодрамы сопели в четыре дырочки…
Антон.
Как он вообще там? Так же херово, как мне? Да что там, ему, наверное, в сотню раз хуже…
Внезапная мысль пронзила мой мозг. Я всё равно не пошёл на пары! Может быть тогда навестить Тошу? Ну точно! Так и сделаем!
…В десять часов утра я уже стоял около подъезда своего - теперь уже, конечно, Тохиного - дома и нервно теребил шарик пирсинга в брови.
Дурацкая привычка - сначала делать, а потом думать, не считаете?
Нахера я вообще сюда приехал? Ну позвоню я в дверь, мне откроет, если очень повезёт, Антон. Если не очень повезёт - Анна Владимировна, его мама, и тогда мне придётся придумывать кучу отговорок, и снова врать, как попало. Скорее всего, женщина меня к сыну не пустит, скажет, что он болен, и ему вредно общаться с людьми. Вот, как всё логично! Ну и какого чёрта я здесь?…
В тот самый момент, когда я собрался уходить, подъездная дверь запищала противно, открываясь, и из темноты на улицу шагнула ныне вспоминаемая мною госпожа Глубоковских.
Светловолосая и голубоглазая, в свои сорок лет тётя Аня пользовалась большим спросом у мужчин. После смерти мужа, отца Антона, она так и не вышла замуж снова, предпочтя браку одинокую жизнь в трехкомнатной квартире в центре города. Хитрая баба. Они с моей мамой друг друга стоят.
Анна Владимировна небрежным жестом запахнула кораллового цвета пальто и поправила на плече сумку, а после шагнула вперёд и…
Ну, знаете, это был шанс один на миллион.
Женщина неправильно поставила ногу, как-то странно подвернула её, и лежать ей чинно на асфальте, если бы не я. Крайне целомудренно перехватив её за талию и не позволив блондинке упасть, я попытался изобразить на лице шок. Что-то вроде: “Да как же я так умудрился, ума не приложу, вот я гребанный супер-пупер-мен!”.
– Анна Владимировна?! - воскликнул я преувеличенно удивлённо. Женщина хлопала ресницами, пока я возвращал её в привычное положение. Кажется, тётя Аня и сама не успела понять, что произошло, но была мне всё же благодарна.
– Простите, не припоминаю… - пробормотала она, щурясь забавно.
– Ярослав, я хороший знакомый Антона, мы учимся в одном университете, только я на год младше, но собираюсь переводиться на пятый курс, а ваш сын мне помогает… - я поморщился скорбно и добавил тише, зная, как мать Тохи относилась ко мне: – Соболезную вам. Алексей был хорошим парнем.
Женщина тряхнула головой и кивнула небрежно.
– Что ты здесь делаешь? - спросила Анна Владимировна, немного разобравшись с мыслями.
– Я очень хочу навестить Антона, понимаете? Мне сказали, что он на сильных успокоительных…
– Ох, ну… - тётя задумалась. – Пойдём, - кивнула она нерешительно. – Ты ведь?…
– Да, у меня нет никаких планов на день, - перебил я её, предвосхищая вопрос.
– Отлично, мне нужно срочно отъехать по делам, а Антоша должен скоро проснуться, действие препарата закончится. Он будет волноваться, если не обнаружит никого рядом. Мальчика нужно будет накормить, разговором отвлечь… Ты ведь справишься с этим, думаю, не брезгливый? И вот ещё что - ни в коем случае не упоминай в разговоре Лёшу. Антон очень остро реагирует на это. У него начинается сильная истерика, и остановить её довольно проблематично…
Анна Владимировна рассказывала ещё что-то, но я слушал в пол уха, думая, что сейчас, прямо здесь, истерика случится у меня. Тоха… Почему?
Неужели я был настолько дорог ему? Хотя, о чём это я? Если бы я был на его месте, вообще убился бы.
В квартире всё было по-прежнему, я, кажется, даже разглядел в темноте кладовой свою кожаную куртку, а в коридоре всё так же витал слабый запах Тохиных духов. Если я всю жизнь любил древесные ароматы, то другу нравились водные, свежие, бодрящие. Они словно символизировали его - такого же энергичного и вечно неунывающего.
– Ну, располагайся. Посиди там на диване, телевизор посмотри, пока он не проснется, - раздала указания Анна Владимировна и ушла, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Я скинул кроссовки в коридоре и прошёл в свою комнату, где, очевидно, и лежал Антон. Конечно, эту деталь женщина рассказывать не посчитала нужным. В принципе, выбор друга мне не понятен - света в моей норе почти нет из-за странного расположения домов в округе (в комнате темновато даже в солнечные дни, что говорить о пасмурной погоде) да и обстановка… мрачновата слегка. Занавески тёмно-зеленые, каркас кровати из тёмного дерева; шкаф, стол, палас, обивка дивана - тоже. В общем, обилием ярких красок моя спальня не радует. Впрочем, мне в такой обстановке уютнее и морально спокойнее.