Впрочем, наивность Джона быстро исчезала. Теперь он читал невероятное количество книг с немыслимой скоростью. Не было такой книги, на которую у него ушло больше двух часов — каким бы сложным не был описываемый в ней предмет. Многие он мог освоить за четверть часа. Но большинство книг он пролистывал за несколько секунд и отбрасывал как не стоящие внимания.
Порой, в процессе чтения, Джон мог потребовать, чтобы кто-нибудь (отец, мать или я) отвез его посмотреть на процесс какого-то производства или в лабораторию, чтобы понаблюдать за экспериментом, спустился с ним в шахту, поднялся на борт корабля или отправился на место некоего исторического события. Чтобы удовлетворить эти запросы, приходилось прикладывать огромные усилия, и зачастую нам не хватало влияния. Кроме того, многие запланированные поездки отменялись из-за страха Пакс перед нежелательной оглаской необычайных способностей ее сына. Так что каждый раз, когда мы все-таки отправлялись в очередное путешествие, приходилось делать вид, что присутствие Джона было случайностью, а его интерес — ребяческим и неосознанным.
Джон, тем не менее, не был совершенно зависим от старших в деле познания мира. Он завел привычку вступать в разговоры с самыми разными людьми, имея целью «узнать, чем они занимаются и что они думают о разных вещах». Он мог обратиться к человеку на улице, в поезде или на проселочной дороге — и всякий, кто оказывался вовлеченным в беседу с этим мальчишкой с огромными глазами, волосами как овечья шерсть и взрослой манерой речи, в конце концов обнаруживал, что сказал больше, чем намеревался. Я убежден, что таким необычным способом Джон за месяц узнал о человеческой природе и проблемах современного общества больше, чем любой из нас узнает за всю свою жизнь.
Мне посчастливилось стать свидетелем одной из таких бесед. Объектом исследования оказался владелец крупного универсального магазина в ближайшем промышленном городе. Джон подкараулил мистера Магната (лучше не упоминать его настоящего имени) в поезде, на котором он с утра добирался на работу. Он позволил мне присутствовать, но только при условии, что я притворюсь, что не знаком с ним.
Мы позволили нашей добыче пройти через турникет и устроиться в купе первого класса. После этого подошли к кассе, где я несколько смущенно попросил «в первый, один полный и один детский». После этого мы разделились и по очереди проникли в вагон мистера Магната. Когда я вошел в купе, Джон уже сидел в углу напротив выдающегося человека, который время от времени поглядывал поверх газеты на странного ребенка со лбом как скала и глазами как пещеры. Вскоре после того, как я устроился на сиденье по диагонали от Джона, вошли еще двое коммерсантов, которые тут же погрузились в чтение газет.
Джон, казалось, совершенно захвачен каким-то выпуском комиксов. И, хотя он был куплен только для того, чтобы служить реквизитом, я думаю, что Джон читал его с искренним удовольствием. Потому что, несмотря на все его необычайные дарования, в те времена он по-прежнему оставался «самым обычным мальчишкой»[12]. В последовавшем разговоре с коммерсантом он в какой-то мере играл роль одаренного, но все-таки наивного ребенка. Но в то же время он и был наивным ребенком, одновременно отсталым и чертовски умным. Я сам, хотя и неплохо знал его, не мог тогда отличить, какие из его вопросов вызваны искренним интересом, а какие были всего лишь игрой.
Когда поезд тронулся, Джон принялся разглядывать свою жертву с такой настойчивостью, что мистеру Магнату пришлось спрятаться за газетным листом.
— Мистер Магнат! — раздался высокий звонкий голос Джона, и все взгляды обратились на него. — Можно мне с вами поговорить?
Коммерсант появился из-за своего укрытия, стараясь не выглядеть одновременно ни неуклюже, ни покровительственно.
— Конечно, мальчик мой. Как тебя зовут?
— Джон. Все говорят, что я чудной ребенок, но это не важно. Мы будем говорить о вас.
Мы все рассмеялись. Магнат поерзал на сидении, но сохранил серьезное выражение лица.
— Да уж, — сказал он. — Определенно, ты чудной ребенок.
Он оглядел находившихся в купе взрослых, ожидая подтверждения, и мы почтительно заулыбались.
— Да, — ответил Джон. — Но, видите ли, с моей точки зрения, вы — чудной человек.
Секунду Магнат колебался между изумлением и раздражением, но так как все, кроме Джона, рассмеялись, он избрал снисходительную усмешку.
— Уверен, — сказал он, — что во мне нет ничего примечательного. Я всего лишь торговец. Почему ты считаешь меня чудным?
— Ну, — ответил Джон, — меня считают чудным потому, что у меня больше ума, чем у большинства детей. Некоторые считают, что его больше, чем должно быть. Вы же чудной потому, что у вас больше денег, чем у большинства людей. Больше (как считают некоторые), чем должно быть.
И снова мы рассмеялись, на этот раз несколько нервно. Джон между прочим продолжал:
— Я пока что не понимаю, что мне делать с моим умом. И мне стало интересно, знаете ли вы, что вам делать с вашими деньгами.
— Мой дорогой мальчик, ты можешь мне не верить, но на самом деле у меня нет особого выбора. Постоянно возникают самые разные нужды, и мне приходится раскошеливаться.
— Понимаю, — сказал Джон. — Но вы же не можете раскошелиться на все возможные нужды. У вас должен быть какой-то больший план или цель, которая помогает вам сделать выбор.
— Как же это объяснить… Вот я, Джеймс Магнат, у меня есть жена, дети, достаточно обширные деловые отношения. И из этого проистекает великое множество обязательств. И все деньги, что у меня есть — или почти все — уходят на то, чтобы, так сказать, шестеренки продолжали крутиться.
— Понимаю, — повторил Джон. — «Мое место и мои обязанности», как говорил Гегель. И нет нужды беспокоиться о том, какой во всем этом смысл.
Как собака, учуявшая незнакомый, показавшийся опасным запах, Магнат как бы обнюхал фразу, ощетинился и тихонько зарычал.
— Нет нужды беспокоиться! — фыркнул он. — Поводов для беспокойства у меня предостаточно, но это обычные повседневные заботы о том, как достать продукты дешевле, чтобы затем продать их с выгодой, а не с убытком. Если бы я начал беспокоиться о «смысле всего этого», мое предприятие вскоре развалилось. На это у меня нет времени. У меня есть довольно важная работа, которая нужна стране, и я просто выполняю ее.
После недолгого молчания Джон заметил:
— Как хорошо, должно быть, иметь довольно важную работу, которая нужна стране и уметь хорошо ее выполнять. Вы-то выполняете ее хорошо, сэр? И действительно ли она так нужна? Нет, конечно же нужна, и вы выполняете ее превосходно. Иначе страна не стала бы вам платить за нее.
Магнат по очереди посмотрел на сидевших рядом путешественников, пытаясь понять, не издеваются ли над ним. Тем не менее, невинный и полный уважения взгляд Джона успокоили его. Следующе замечание мальчика было еще более сбивающим с толку.
— Должно быть, так уютно чувствовать себя значимым и защищенным.
— Вот уж не знаю, — ответствовал великий человек. — Но я даю людям то, чего они хотят и так дешево, как только могу. И получаю от этого некоторый доход, который позволяет моей семье жить сносно.
— Так вот для чего вы зарабатываете деньги, для того, чтобы обеспечить семью?
— И для этого тоже. Я трачу деньги на многое. Между прочим, значительная их часть отходит политической партии, которой, как мне кажется, лучше всего доверить управление нашей страной. Часть идет в госпитали и другие благотворительные учреждения нашего прекрасного города. Но большая часть тратится на само предприятие, чтобы сделать его еще больше и лучше.
— Секундочку, — прервал его Джон. — Вы упомянули несколько интересных вопросов. Я не хочу ничего упустить. Во-первых, комфорт. Вы живете в том большом деревянно-кирпичном здании на холме, не так ли?
— Да. Это копия елизаветинского особняка. Можно было бы обойтись и чем попроще, но моей жене особенно приглянулся именно такой стиль. И его постройка положительно сказалась на местной строительной промышленности.