– Однако обычную-то клятву ведь можно нарушить, верно?
– Да, наверное, можно. – Мне все еще было непонятно, куда он клонит.
– Но ведь лорды Хаоса не глупцы, они прекрасно знают об этой возможности...
– И что из того?
Он в очередной раз прокашлялся, и было видно, что слова даются ему с огромным трудом.
– Они не глупцы, и им меньше всего нужно предательство в своих рядах. Поэтому... – Старик на мгновение замолчал, как бы сомневаясь, говорить или не говорить то, что ему известно. – Поэтому, – продолжил он, видимо решившись, – присягающий на верность лордам Хаоса скрепляет клятву крохотным осколком своей души. И с этих пор он даже при всем желании не сможет обратить оружие против них или как-то иначе предать своих новых хозяев.
И до этого момента на площади было очень тихо. Теперь же казалось, что здесь вообще нет ни единого человека. Все разом, как по команде, перестали дышать, затаив дыхание в напряженном внимании.
– Осколком души? – переспросил я растерянно.
– Да. Осколком души, – печальным эхом отозвался Эш.
– А по-другому никак? – Я все еще цеплялся за призрачную соломинку надежды.
– Это очень древний ритуал, проверенный веками, альтернативы ему нет.
– Но это же... Это же... – Я пребывал в полнейшей растерянности, не в силах собраться с мыслями и прийти в себя. – Это же может полностью изменить меня...
– Нет. – Старика сотряс очередной приступ кашля. – Крохотная частица твоей души, скрепленная заклятием с печатью лордов, является всего лишь залогом того, что ты не изменишь новым хозяевам. Твоя внутренняя сущность никоим образом не изменится. Пока... Пока, – печально повторил он, – ты не изменишься сам. Нельзя верно служить Хаосу, оставаясь внутри чистым и светлым.
На какое-то мгновение, поддавшись секундной слабости, я в отчаянии закрыл глаза, ясно увидев мысленным взором пепелище, над которым кружилась громадная стая воронья...
– Я не стану присягать никаким лордам, скрепляя клятву своей душой, – неожиданно закричал из толпы Лавен, пожилой землепашец, отец четверых детей. – Лучше я: сгорю здесь, прямиком отправившись в ад.
– Ты и так вечно будешь гореть в аду, если на твоих глазах убьют твоих детей, – спокойно ответил Эш. – Но твоя клятва не нужна лордам. Им присягает на верность лишь принц или король. Все остальные воины, подвластные ему, автоматически становятся приверженцами Хаоса.
«Вечно гореть в аду, – повторил я про себя, – видя, как на твоих глазах убивают детей...»
У Лавена их только четверо, а под моим началом – пять тысяч. Среди которых полторы тысячи малышей и подростков.
Выбора не было.
Никакого.
Решение пришло само собой, а вместе с ним вернулось и утраченное было мужество.
– Наш народ не исчезнет с лица этого мира, – сказал я громко и жестко. – Мы пожертвуем пятой частью, но сохраним остальных. Пускай мы станем предателями и изгоями, но наши дети не сгорят у нас на глазах. Пускай тысяча мужчин растворится в мутном потоке Хаоса, – продолжал я, – зато их дети вырастут и однажды смогут отомстить за своих отцов.
Ответом мне было гробовое молчание. Все понимали, что я выбрал меньшее из зол, но согласиться со мной все-таки не могли.
Впрочем, мне не нужно было их согласие. На время отсутствия отца я был верховной властью.
– Мужчины, которым от семнадцати до пятидесяти пяти лет, должны выстроиться в шеренгу и рассчитаться на первый-второй. Затем мы скинем монету, и одна из двух групп отправится со мной, а вторая останется в городе. Родственникам вставать через одного – запрещено. Только рядом, друг с другом, чтобы не случилось так, что все мужчины одной семьи ушли на войну. Обмена между группами не будет. Отец не сможет заменить собой сына и наоборот. Мне не нужно, чтобы тех, кого заменят, до конца их дней преследовало чувство вины...
Никто не двинулся с места. Людей как будто парализовал ужас происходящего. Они просто стояли и смотрели на меня, не делая ни малейшей попытки исполнить приказ.
Если бы я был настоящим королем – признанным лидером и авторитетом, или самым великим и отважным воином, то, возможно, силой одного только слова смог бы заставить их подчиниться. Но я был практически одним из них. И лишь в силу обстоятельств был вынужден взвалить всю полноту ответственности на свои плечи.
– Если вы не подчинитесь, – мой голос звучал устало, бесцветно, – я один пойду в лагерь имуров, лишусь части души и присягну на верность лордам Хаоса. Пускай это ничего не изменит и они все равно уничтожат наш город, но, после того как я попаду в ад, по крайней мере, на моей совести не будет четырех тысяч невинно загубленных душ. Со своей стороны я сделал все, что мог.
– А тебе, Лавен, – обратился я к фермеру, – и всем остальным тоже придется отвечать только перед своей собственной душой и совестью за то, что вы позволили убить ваших детей.
После этих слов все как будто очнулись от транса. Толпа зашумела, заволновалась, гневно закричала, но...
И все же они сделали все, как я приказал. Мужчины рассчитались на «первый-второй» и, разделившись на две равные группы, бросили жребий. Монета упала на решку, и для одной половины это означало продолжение жизни, а для другой послужило пропуском в ад...
А спустя еще два с половиной часа люди – тысяча человек – навсегда покинули свою родину, чтобы раствориться в вихре Хаоса, окутавшего землю. Тысяча призраков шествовала по улицам родного города – еще не мертвых, но уже и не живых – под аккомпанемент стонов и непрекращающегося плача родных и близких. Тысяча людей, которые предали все остальное человечество и Альянс светлых рас. Тысяча изгоев. Тысяча отщепенцев. Тысяча обреченных, выкупивших своими жизнями и душами жизнь и свободу своего народа.
Кто мог бы осудить их за то, что они сделали? Пожалуй, никто, при условии, если бы кто-то захотел выслушать и понять наши мотивы. Но никто не мог нас услышать, и никто не хотел нас прощать – тысяча людей из племени Сави вместе со своим предводителем, Хрустальным Принцем, были отныне и навеки прокляты всеми землями и народами, поддерживавшими Альянс.
Впрочем, и силы Хаоса, под знамена которых мы встали, тоже всегда недолюбливали нас – жалких никчемных людишек. Предателей, поступившихся зовом крови. Предателей, пошедших против своих же соплеменников. Предателей, поступок которых стал притчей во языцех для всего подлунного мира. Нет, определенно даже среди своих новых союзников – орков, гоблинов, варгов, имуров и прочих – лучники племени Сави пользовались вполне заслуженным презрением.
Мы были прокляты и ненавидимы абсолютно всеми. Но, вместо того чтобы стать слабее, мы лишь еще больше сплотились. Стали если не сильнее, то, по крайней мере, ожесточеннее. И, может быть, именно это качество помогло тысяче лучников умереть не сразу, а продержаться чуть больше двух месяцев – достаточно короткого отрезка времени для мира и неизмеримо большого, когда речь идет о войне.
Глава 2
Война...
Нет ничего глупее и бессмысленнее, чем ожесточенное истребление одних видов живых существ другими. Уничтожение миллионов жизней, брошенных в кипящий водоворот событий по чьей-то нелепой прихоти. Но что, пожалуй, самое главное во всем этом непрекращающемся безумии: война – это не подвиги отважных рыцарей, красиво воспетые талантливыми бардами, не романтика эпических сражений и не патетика красивых слов. Война – это кровь, грязь, смерть и подавляющая, непроходящая, отупляющая усталость, усталость даже не от самих битв, а от ежедневных многочасовых марш-бросков по бескрайним равнинам Алавии – части суши, издревле контролируемой светлыми силами.
Прошло два месяца с тех пор, как мы покинули родную долину и вступили в великое противостояние рас, конечной целью которого было полное уничтожение одной из сторон. Причем это был не обычный вооруженный конфликт, какие время от времени сотрясают отдельные страны и даже континенты, это была тотальная война на истребление, конечной целью которой было не завоевание и покорение территории противника, а его полное, повсеместное уничтожение.