— Я всегда нахожу время для тех, кто привлек мое внимание, — негромко и раздельно произнес Л Синь. — Встаньте с колен, прошу вас, и присядьте вот на этот диван…
— Ничтожный не смеет…
— Оставьте церемонии. Вы ведь стихотворец?
— Не смел бы так себя именовать, но мои стихи вроде бы читают, а потому…
— Моих стихов не читает никто, но тем не менее я считаю себя поэтом. Так поговорим как поэт с поэтом, господин… Юйлин Шэнь.
— Как вам будет угодно, господин первый каллиграф.
Юйлин Шэнь сел на заморский диван. Лу Син устроился напротив. Достал из рукава халата длинную связку аметистовых четок и начал медленно их перебирать. Несколько секунд длилось тягостное молчание. Наконец Лу Синь заговорил:
— Вы, верно, были удивлены и расстроены, не увидев вашего имени в списке прошедших экзамены?
— Да, это так, господин первый каллиграф. Все в мире тлен и тщета, но ничтожный человек все равно стремится к преуспеянию…
— Это так. Наверняка вас мучает вопрос: отчего ваше сочинение не вошло в список лучших? Ведь так?
— Да, господин первый каллиграф. Мне казалось, я написал его… достойно.
— Вынужден вас огорчить: вы не раскрыли тему, увлекшись ненужными красотами описаний.
Юйлин Шэнь склонил голову:
— Что ж поделать… Быть может, в следующем году я снова попытаю счастья и тогда мне повезет больше.
— И вновь я вынужден вас огорчить, господин Юйлин Шэнь. Я написал указ, согласно которому вы не допускаетесь ни к каким экзаменам.
Юйлин Шэнь побледнел:
— Отчего такая жестокость ко мне, господин первый каллиграф?
Лу Синь поднялся с дивана и подошел к гостю:
— Оттого, что девицам не положено сдавать государственные экзамены!
Наступила тишина. В этой тишине было слышно, как где-то далеко, в императорских садах, выводит свою нежную трель лихуа.
— Как вы догадались? — едва слышно спросил (точнее, спросила) Юйлин Шэнь.
— Будем считать, что у меня наметанный глаз, — сказал Лу Синь. — А вы… Как вы, девица, лишившись девического смирения и стыда, решились на такой недостойный поступок?!
— Что же недостойного в том, что я хочу принести пользу стране и государю? -воскликнула Юйлин Шэнь.
— Женщина должна знать свое место и приносить пользу в женских покоях, а не на государственных должностях! — рявкнул Лу Синь. — Вы позорите своих почтенных родителей, если думаете иначе!
— У меня нет родителей и никогда не было, — проговорила Юйлин Шэнь. В глазах ее стояли слезы, и первый каллиграф, увидев эти слезы, смягчился. Он отнюдь не был женоненавистником, просто его немного испортила государственная служба.
— Как так — не было родителей? — тихо спросил Лу Синь.
— Ни я, ни моя старшая сестра их не помним. — Юйлин Шэнь отерла слезы платком. — В раннем детстве мы жили при монастыре У-Чао, монахини воспитывали нас… Когда моей сестре исполнилось шестнадцать лет, а мне одиннадцать, монастырь закрыли, поскольку он был очень беден. Монахини разошлись кто куда, пришлось и нам с сестрой бродяжничать. У нас не было никаких родственников на всей земле… Это было настоящее одиночество, господин первый каллиграф, и в нем вовсе не было никакого блаженства!
— Я понимаю, — тихо сказал Лу Синь.
— Сестра устроилась на работу поденщицей в одном селе. Я помогала ей. Моя сестра была настоящей красавицей, и ей предлагали стать певичкой, зарабатывать большие деньги, а заодно продать в певички и меня, но сестра отказывалась от этой греховной доли. Женщина может прокормить себя не только телом, так говорила моя сестра. Мы жили где придется, брались за любую работу, даже самую тяжелую, а потом нам повезло. Мы хорошо знали грамоту и владели тремя каллиграфическими стилями письма, поэтому в одном небольшом городке на востоке Яшмовой Империи нам дали работу младших чиновников. К этому времени и я, и моя сестра носили мужскую одежду и вели себя по-мужски. Так легче прожить. Никто не пристает с грязными намерениями, да и работа быстрее находится.
— Я понимаю, — сказал Лу Синь.
— Когда моей сестре исполнилось двадцать два года, она возмечтала о том, чтобы я получила государственную должность. Для этого нужно было сдавать экзамены. Я долго готовилась, читала сочинения мудрецов, учила правила… А моя сестра работала и копила деньги для предстоящих экзаменов — ведь столько расходов связано с ними! Наконец в одной провинции, где мы жили в то время, объявили экзамены на степень сюцая. Я написала сочинение и оказалась в списке выдержавших! Моя сестра так радовалась. Я могла работать письмоводителем в провинциальной управе, но сестра сказала, чтобы я готовилась к более сложным экзаменам. «Я хочу видеть, тебя в числе дворцовых служащих!» — говорила она мне.
— А почему ваша сестра сама не решилась пройти испытания на звание дворцового служащего? Юйлин Шэнь потупилась.
— Господин первый каллиграф, — сказала она едва слышно, — боги оказались немилостивы к моей сестре: от рождения она имеет недостаток…
— Какой же?
— Она слепа на один глаз. Слабого зрением мужчину еще примут на службу письмоводителем или мелким чиновником, но на высшие должности лучше не надеяться…
Лу Синь походил взад-вперед по павильону. Девица Юйлин напряженно следила за ним.
— А почему вы с вашей сестрой не пошли путем, которым идут все достойные женщины? Почему вы не вышли замуж?
— О господин первый каллиграф! — воскликнула Юйлин. — Поначалу мы с сестрой мечтали о замужестве! Но разве найдутся достойные женихи для двух безродных сирот! Впрочем, два года назад мою сестру взял второй женой один писатель из провинции Самнин. Его имя Леньшао, он уроженец земель Жумань…
— Никогда не слышал о таком писателе, — покачал головой Лу Синь.
— Немудрено, господин первый каллиграф. Он написал всего-то несколько книг, но и те у него не приняли к рассмотрению в столице. Наверное, поэтому господин Леньшао сделался человеком желчным и жестоким. Его старшая жена жила в постоянном страхе и от этого сильно болела сердцем. Когда господин Леньшао предложил моей сестре стать его второй женой, он, видно, надеялся, что она принесет ему хоть какое-то приданое, хотя мы предупреждали его, что мы — сироты без роду-племени. Какое уж тут приданое требовать! Но Леньшао настоял на свадьбе, сестра вошла в его дом и…
— И?
— И все равно что попала к подземным демонам, господин первый каллиграф! Этот писатель оказался сущим мучителем для моей бедной сестры. Сам он бездельничал с утра до ночи, подымался с лежанки за полдень и сразу принимался пить вино. Если же вина не было, Леньшао бил сестру и прогонял ее в винную лавку. Денег не было ни фыня, в лавке давно не отпускали в долг, и сестре приходилось идти на всякие уловки и унижения, лишь бы раздобыть пьянице-мужу хоть кувшин перекисшего вина. Напившись, Леньшао выходил на улицу, громко пел песни собственного сочинения и ругал судьбу, которая безжалостно не замечает его великих способностей…
— Как часто он бил твою сестру? — спросил Лу Синь.
— Каждый день, — потупясь, сказала Юйлин Шэнь.
— И она терпела?
— Да. А куда нам было идти? У нас не имелось своего жилища, а господин Леньшао дал нам хоть крышу над головой. С тех пор сестра и умоляла меня готовиться к высшим экзаменам, потому что, если я получу должность в государственных палатах, я смогу выкупить сестру у ее жестокого мужа.
Юйлин замолчала, украдкой отирая слезы. Первым заговорил Лу Синь:
— История ваша и вашей сестры правдоподобна, и хочется ей верить…
— О господин первый каллиграф, я ни в чем не солгала вам! Верьте мне! Мне часто приходилось лгать — прохожим на дорогах, хозяевам постоялых дворов, соискателям на экзаменах… Особенно перед соискателями, такими же как я, стараюсь играть роль беззаботного юноши, у которого все в жизни прекрасно. И стихи я пишу легкие, как летние облака…
— Кстати о ваших стихах. Они ведь действительно прекрасны. Чего не скажешь о вашем экзаменационном сочинении.
— Что стихи! — воскликнула Юйлин Шэнь. — Они приносят лишь славу, но не приносят звонкой монеты… А мне нужно пять тысяч связок серебра, чтобы выкупить сестру у господина Леньшао.