— Ты совсем обленилась, девочка, — говорит Наталья. — Хозяин избаловал тебя. Сегодня вылижешь гостевые комнаты.
Я послушно киваю, и это еще больше злит мою начальницу.
— Потом намоешь окна, — говорит она.
Я немного удивлена. Уже весна, но еще морозит, вроде рано браться за окна, но я снова киваю. Если надо, значит, сделаю.
— Как же ты меня бесишь! — вдруг орет женщина, и я оторопело моргаю. — Зачем он только притащил тебя сюда? От тебя никакого прока, грязнуля!
Слезы невольно выступают на глаза, мне обидно. Работаю я на совесть, за собой слежу всегда.
— Грязнуля и неряха, — продолжает Наталья, но теперь она улыбается, явно получая удовольствие от моего унижения. — Ты годишься только, чтобы на трассе стоять, дешевка.
— Наталья Викторовна, что вы такое говорите? — потрясенно выдыхаю я.
— Ни кожи, ни рожи, а строишь из себя недотрогу. Знаю я таких недотрог. Цену себе набиваешь? Я таких, как ты, насквозь вижу, — вдруг кричит она. — Нравятся хозяйские подарочки? Что еще надеешься с него вытянуть?
Мне становится плохо от таких обвинений. Это ведь ложь! Я ничего у него не прошу, ничего! Я пытаюсь отказываться, когда хозяин что-то дарит мне, но стоит ему нахмурить брови, и я безропотно принимаю то какое-нибудь украшение, то духи, то безделушку, которая стоит, наверное, очень дорого, потому что хозяин дешевых подарков не делает. Я просто боюсь его, до дрожи боюсь!
— Дешевая девка! — кидает мне в лицо очередное обвинение Наталья.
— Жаба душит, Наташка? — насмешливый голос прерывает монолог моей начальницы.
— Что? — она резко оборачивается и зло смотрит на Кристину.
Я первый раз вижу Кристину в хозяйственной части дома. На ней легкий халатик, который сполз с одного точенного плеча, на ногах шлепки на каблучках. В руках Кристина держит фужер с вином. Она отпивает немного и подходит к нам ближе.
— Что ты взъелась на бедную девочку? Разве она виновата, что наш великий и ужасный ум потерял? — хозяйка с интересом рассматривает меня.
— Он становится слабым, — шипит Наталья. — Вы знаете, как это может быть опасно.
— Ты считаешь его слабым? — Кристина поднимает голову и заразительно хохочет. — Оставь девочку в покое. Она не несет ответственности за его безумие.
— Только она и несет, — снова выкрикивает моя начальница. — И я не понимаю, чего он тянет.
— Это любовь, Наташа, — насмешливо говорит хозяйка, чуть наклонившись вперед. — Ты ведь знаешь, что это такое.
Наталья стремительно бледнеет и сжимает кулаки, а хозяйка снова заливается веселым смехом.
— Мы обе знаем, да? — она подмигивает Наталье.
— Если бы я могла родить ему чистых детей, я бы… — Наталья осекается и смотрит на меня.
— То, что я могу это сделать, не добавило мне лучших минут, когда он притащил в дом тебя, — ярость проскакивает в голосе Кристины. — Смирись, теперь у него новая игрушка. Хотя нет, это гораздо больше. Так что, просто давись от зависти, но по тихому. А девчонку не трогай! — теперь отлично видно, что хозяйка зла.
Обе женщины меряются какое-то время взглядами, а я чувствую себя полной дурой, потому что ничего не понимаю в этом разговоре. Я с удивлением смотрю на молодую и красивую Кристину, потом на пожилую увядающую Наталью и не могу постичь смысла слов: "Если бы я могла родить…" и "То, что я могу это сделать, не добавило мне лучших минут, когда он притащил в дом тебя". Такое ощущение, что они соперницы, но как Наталья может быть соперницей Кристине? Наталья даже старше Эдуарда. Я ничего не понимаю.
Пока меня раздирает от этих мыслей, хозяйка поворачивается ко мне и берет за руку. Управляющая тут же вскидывается.
— Эля пойдет со мной, — говорит Кристина, — мы с ней поболтаем, как девочка с девочкой.
— Он будет в ярости, — угрожающе шипит Наталья.
— Обожаю твою собачью преданность, — смеется моя хозяйка и тянет меня за собой.
Я послушно иду за ней, потому что оставаться с Натальей совсем не хочу. И вообще, первый раз появляется желание пожаловаться Эдуарду. Меня все еще душит обида за несправедливые обвинения. Кристина ведет меня в свои комнаты. Ее пальцы на мгновение сильно сжимаются, делая больно, но она тут же расслабляет руку и подмигивает мне.
— Почему ты молчала? — спрашивает она, когда мы заходим в ее спальню.
Я не знаю, что ей ответить, и потому снова молчу.
— Нельзя быть такой безответной овцой, Эля, — моя хозяйка садится на кровать, вынуждая меня сесть рядом. — Нужно уметь драться, понимаешь? Ты должна показать зубы, иначе каждая шавка будет считать себя в праве тявкать на тебя.
— Я не люблю ругаться, — не хотя произношу я.
— А не надо любить, надо уметь, — усмехается Кристина. — Хочешь вина?
— Я не пью, — я качаю головой и пытаюсь встать.
— А я и не предлагаю пить, просто один бокальчик, — улыбается Кристина. — Составь мне компанию.
Мне совсем не хочется пить, и я помню, как она целовала меня, потому находить ся наедине с ней мне тоже не хочется. Но как уйти, чтобы не обидеть хозяйку, я не знаю. Кристина встает, очень грациозно, и я в душе завидую ее пластике. Моя хозяйка наливает второй фужер и подносит мне. Я беру, но пить не собираюсь.
— За все хорошее, — подмигивает она и ждет.
Вздохнув, я все-таки подношу фужер к губам и немного отпиваю. Вино очень приятное. Я делаю еще один глоток, и хозяйка слегка надавливает на хрустальный кружок в окончании тонкой ножки, вынуждая меня допить все до капли. Потом забирает уже пустой фужер, ставит на столик и возвращается ко мне. Садится рядом и молча смотрит. Я невольно краснею, а потом жар разливается по телу. Кристина смеется.
— Коварное вино, очень коварное.
Я изумленно смотрю на свою хозяйку и начинаю неожиданно улыбаться.
— У тебя такая светлая улыбка, — голос Кристины становится хрипловатым. — Улыбайся для меня, Эля, улыбайся, чистый ангелок. — затем берет меня за руки и прижимает их к своему лицу. — Мне так одиноко, Эля, согрей меня.
Я не понимаю, что она хочет от меня, я совсем ничего не понимаю, но то, что она делает, мне не нравится и в то же время… Я тоже так одинока, а от Кристины идет волна тепла, которую я так явно чувствую. Она несчастна, как я несчастна, это вдруг становится так ясно. Мне ее жалко, и я обнимаю свою хозяйку. Глажу ее волосы, шепчу что-то.
— Мой ангел, — выдыхает Кристина, и ее губы накрывают мои.
Я пытаюсь вырваться, но хватка моей хозяйки оказывается железной. Я умоляю ее отпустить меня, но она продолжает покрывать мое лицо поцелуями. Ее руки так нескромно скользят по моему телу. И вдруг раздается вой, он наполнен яростью…
… Далекий вой ворвался в мой сон, и я вскочила раньше, чем поняла, что это уже не сон. Я знаю голос ЭТОГО волка, я так хорошо его знаю. Дима тоже проснулся и сорвался с постели. Он выглянул в окно, потом поглядел на меня и поманил к себе. Я с готовностью нырнула в его объятья, сразу успокоившись.
— Что-то волки развылись нынче, — сказал мой друг.
Я промолчала, потому что мне нечего сказать. Слово- оборотень прозвучит слишком нелепо, а волков здесь быть не может, потому что негде им тут жить. И Дима не может этого не знать. Он выжидающе смотрит на меня, но в который раз молчит и снова оборачивается к окну. Где бы не выл зверь, он еще далеко…
… Вой слышен снова, но уже ближе. Кристина резко оборачивается в сторону окна, издает рык, отчего я впадаю в ступор. Затем решительно опрокидывает меня на кровать и впивается в губы яростным болезненным поцелуем. Ее рука задирает мою юбку и касается того, чего даже мой жених никогда не касался, храня мое целомудрие до свадьбы. Я вскрикиваю и начинаю бешено отбиваться.
— Сука, — раздается гневный крик от двери. — Поганая грязная сука!
Кристина вскакивает с кровати раньше, чем ее муж успевает подойти. Они оба тяжело дышат, глядя с ненавистью друг на друга, и они рычат, совсем по звериному. Я отползаю подальше, нервно оправляясь.
— Я велел к ней не прикасаться, — я совсем не узнаю голос своего хозяина.