– Обтекаемый Крайслер, – ответила Кэт. – Хорошая машина, но слишком тяжелая для своих рессор. Поэтому в свое время не удержалась на рынке.
– Как хорошо, когда человек хоть в чем-нибудь разбирается профессионально, – с чувством сказал Иона. – Шут с ним, с легкомысленным Ренессансом – я имею в виду, лучше все-таки специализироваться в одной области, пока... – он осекся, заметив отнюдь не гостеприимные взоры супругов Арома. – Впрочем, я, кажется, не вовремя?
– Дела компании прежде всего, – откликнулся Арома. Младший член иерархии вмешался в его разговор с женой как раз кстати.
– Оставь нас, Кэт, – заявил Эрик бесцеремонно. – Встретимся за обедом, тогда и поговорим. У меня нет времени обсуждать, умеет ли врать кассовый аппарат.
Он провел жену к двери; она подчинилась. Видимо, он застал ее врасплох.
У порога Эрик произнес спокойнее:
– Все равно от разговоров не уйти. Даже за обедом.
И закрыл дверь.
Иона Аккерман пожал плечами.
– Ничего не поделаешь, общая картина современного брака. Узаконенная ненависть.
– То есть?
– В любом супружеском диалоге веет дыхание смерти. Наверное, следствие мужского неравноправия, даже в этом городе, – сказал Иона. И на худом, почти юношеском лице расцвела улыбка, которой он пытался загладить свои слова.
– Кэт, конечно, прекрасный работник, недаром с тех пор, как она здесь работает, Вергилий распустил остальных собирателей антиквариата. Она, наверное, говорила тебе об этом.
«И не раз», – пронеслось у Эрика в голове.
– Почему бы вам не развестись?
Теперь пожал плечами Арома. Наверное, жест изобрел первый философ. Во всяком случае, Эрик надеялся на это. Но жест, похоже, получился неубедительным, потому что Иона продолжал ждать ответа.
– Дело в том, что я уже был женат, и дело обстояло ничем не лучше, – с натугой стал объяснять Эрик. – А если я разведусь с Кэт, то снова неизбежно женюсь. Потому что, как утверждает мой психоаналитик, я не могу реализоваться вне роли порядочного домохозяина и семьянина. От брака мне не уйти. Это гнездится... или коренится в моем темпераменте, – он поднял голову и посмотрел на Иону взглядом мазохиста. – Так в чем суть вопроса?
– Предлагаю путешествие, – решительно ответил молодой человек. – На Марс. Всей честной компанией – ты в том числе. Конференция! Возьмем билеты – и забудем про дела. Путь в одну сторону займет всего шесть часов. Поторопись, надо непременно взять места с креслами.
– Надолго? – Эрик и думать не хотел о подобной перспективе: не хватало еще отвлекаться на семейные проблемы владельца корпорации.
– Стопроцентное возвращение завтра или послезавтра. Слушай, это же выход для тебя, решение всех проблем. Оторвешься от воли и планов жены: Кэт останется здесь. Забавно, однако я замечал, что когда старый пень попадает на Вашинг-35, у него отпадает необходимость в экспертах по антиквариату. Ему больше по душе, так сказать, постигать магию места, причем с годами это чувство развивается все сильнее. Да что говорить, когда стукнет сто тридцать, начинаешь понимать. Он как вечный ребенок, никогда не дойдет до того, чтобы принять это важное решение. Вечно будет заменять что-нибудь у себя внутри. Впрочем, тебе, как его персональному врачу, это известно. Что бы у него не отвалилось, ему все заменят. Иногда я просто ненавижу его за оптимизм. Так любить жизнь и придавать ей такое значение... Мы, ничтожные смертные, в нашем возрасте... – он пристально посмотрел на Эрика. – В жалкие тридцать – тридцать три...
– Не знаю, не знаю, – отвечал Эрик. – Меня еще надолго хватит. И жизнь не становится лучше, – он извлек из кармана плаща счет, который вручил ему кассовый аппарат.
– Попробуйте вспомнить. Не появлялась ли пачка «Лаки Страйк» с зеленой полосой в Вашинге-35 в течение трех последних месяцев?
После продолжительной паузы Иона Аккерман сказал:
– Бедный мавр. И это все, что вы высидели? Слушайте, доктор, – не можете настроиться на работу, считайте, с вами все кончено. Два десятка хирургов-трансплантологов только и ждут возможности поработать для такого человека, как Вергилий, с его значением в экономике и «все для победы». Имейте это в виду.
Его взгляд, странная смесь сочувствия и неодобрения, немедленно привел Эрика Арома в чувство.
– Что касается меня, то если мое сердце не выдержит – что, вне сомнения, случится когда-нибудь, – я к вам за помощью обращаться не стану. Вы слишком запутались в личной жизни, доктор. Всему виной – узкий кругозор. Вы живете для себя, а не в планетарных масштабах. Только подумайте – в мире идет война, нас разносят в пух и прах каждый божий день.
«В самом деле, – подумал Эрик. – В дополнение ко всему мы имеем в политических лидерах больного ипохондрика. И ТИФФ, одна из крупнейших промышленных корпораций, поддерживала этого тяжелобольного лидера, любой ценой пытаясь удержать Мола в правительственном кабинете. Без такого высокопоставленного друга, как Вергилий Аккерман, Джино Молинари давно сыграл бы в ящик или в дом для престарелых. Я знаю это не хуже других. Но личная жизнь должна продолжаться. К тому же я не собираюсь сцепляться с Кэт. Ты просто слишком молод и глуп, чтобы судить о моих поступках. И тебе не пройти из своей юношеской свободы в земли, где обитаю я, женившись на женщине, которая экономически, интеллектуально и даже, приходится признать, эротически сильнее меня».
Перед уходом с работы доктор Эрик Арома заскочил в формовочную, чтобы посмотреть, что поделывает Брюс Химмель.
Тот стоял перед громадной мусорной корзиной, забитой бракованными шарами амеб.
– Это тоже в раствор, – сказал Иона Химмелю, который, как обычно, с глупой ученой ухмылкой выслушивал младшего из клана Аккерманов. Иона перекинул Брюсу отбракованный шар амебы, только что скатившийся с конвейера. Экземпляр уже не годился для беспилотного модуля космического корабля.
– В прошлом году брака было меньше, – бросил Иона Эрику.
– И в чем дело?
– Время реакции замедлилось на несколько микросекунд.
– Хочешь сказать, что наши стандарты качества падают? – отозвался Эрик.
Неслыханно. Продукция ТИФФа была слишком жизнеспособной. Целая сеть военных операций зависела от работы института.
– Совершенно верно, – казалось, этот факт не беспокоил Иону. – Да и бракуем слишком много. А как же прибыль?
Встрял заика Химмель:
– Иногда, знаете, думаю: неплохо бы нам вернуться к марсианскому гуано. Там рентабельность была повыше.
В былые времена корпорация занималась сбором и переработкой экскрементов летучих мышей на Марсе, разработала целую индустрию и случайно вышла на более высокий источник доходности. Это произошло, когда на Марсе обнаружили новое живое существо – матричную амебу. Одноклеточный организм обладал поразительной способностью изменяться: мог сымитировать предмет любой формы – своего размера, конечно.
Поначалу свойства амебы смутили земных астронавтов и чиновников ООН, и никто не обратил внимания на экономические достоинства особи. Затем на сцену вышел король мышиного гуано Вергилий Аккерман.
Его сразу заинтересовал инопланетный организм, и он стал проводить с матричной амебой эксперименты. Несколько часов Аккерман демонстрировал амебе дорогие меха очередной любовницы – и амеба мимикрировала под них: между Вергилием и девушкой оказались две норковых накидки. Однако вскоре амеба устала быть мехом и вернулась к прежнему виду. Оставалось придумать, как удержать ее в желанной форме.
Ответ пришел спустя несколько месяцев и оказался чрезвычайно простым. В течение интервала мимикрии надо было обработать амебу специальным химическим составом, фиксирующим форму меха.
Вергилий Аккерман купил тихуанскую фабрику на северо-западе Мексики, а также лицензию на изготовление и продажу мехов, и поставил дело на конвейер. Заказал поставки сырья с Марса, устроил сеть магазинов на Земле – и рынок натуральных мехов моментально рухнул.
Далеко идущие планы магната сорвала война.