— Контроль над мыслями, Мэр Бранно? — Голан Тревиц широко шагал по проходу и громким голосом как бы бросал вызов покорности остальных. Он и не подумал сесть на свое место в заднем ряду, отведенное ему как новому члену Совета. Бранно все еще не смотрела в зал. Она спросила:
— Что вы хотите сказать, член Совета Тревиц?
— Что правительство не может запрещать свободу слова, что любой индивидуум — в том числе, конечно, и член Совета, которого для этого и избрали, — имеет право обсуждать злободневные политические вопросы, а каждый политический вопрос так или иначе связан с Планом Селдона.
Бранно сложила руки и подняла глаза. Ее лицо было по-прежнему бесстрастно.
— Член Совета Тревиц, — сказала она, — вы несвоевременно и в нарушение правил затеваете дебаты, однако я выслушала вас и отвечу вам. Свобода слова не ограничена в контексте Плана Селдона. Но сам План по своей природе ограничивает нас. Можно по-разному объяснять события до того, как изображение Селдона явится и изложит окончательное решение. Но после этого его нельзя обсуждать в Совете. Нельзя этого делать и заранее, как бы говоря: «Если Хари Селдон заявит то-то и то-то, он будет неправ».
— Но если кто-то действительно сомневается, госпожа Мэр?
— Он может высказывать свои сомнения частным образом.
— То есть вы утверждаете, что ваши ограничения свободы слова относятся исключительно к правительственным служащим?
— Именно так. В законах Сообщества это не новый принцип. Он всегда применялся Мэрами всех партий. Если частная точка зрения ни на что не влияет, то официально высказанное мнение слишком весомо, и мы пока не можем рисковать.
— Позволю себе заметить, госпожа Мэр, что этот ваш принцип применялся редко, в исключительных случаях, и лишь по отношению к отдельным действиям Совета. Его никогда не применяли к такому огромному и неопределенному предмету, как План Селдона.
— Именно в Плане Селдона нельзя сомневаться, потому что этим можно погубить все.
— А не думаете ли вы, Мэр Бранно… — тут Тревиц обернулся к членам Совета, которые все как один затаили дыхание, ожидая, чем закончится поединок, — не думаете ли вы, члены Совета, что есть основания полагать, что Плана Селдона вообще не существует?
— Мы все видели и слышали изображение Селдона сегодня, — сказала Мэр Бранно. И голос ее звучал тем тише, чем громче и горячее говорил Тревиц.
— Как раз то, что мы видели сегодня, члены Совета, показывает, то того Плана Селдона, верить которому нас учили, не может существовать!
— Член Совета Тревиц, вы нарушаете порядок, я лишаю вас слова!
— Я имею право выступать, Мэр!
— Вы лишены этого права, член Совета!
— Вы не можете лишить меня этого права. Ваше заявление об ограничении свободы слова не имеет законной силы. Формального голосования не было, а если бы и было, я мог бы еще оспорить его законность.
— Лишение вас этого права, член Совета, не связано с моим заявлением в защитуПлана Селдона.
— тогда на каком же основании?…
— Вы обвиняетесь в измене, член Совета Тревиц. Я не хотела производить арест в этих стенах, поэтому сотрудники Безопасности ждут за дверью, и, как только вы выйдете, вас возьмут под стражу. Я прошу вас спокойно выйти из зала. Если вы станете вести себя необдуманно, служба Безопасности войдет сюда. Надеюсь, вы не доведете до этого.
Тревиц оторопел. В зале Совета наступила абсолютная тишина. (Неужели все этого ждали, все, кроме него самого и Компора?) Он оглянулся на выход; там никого не было видно, но он не сомневался, что Мэр Бранно не блефует. От гнева он начал заикаться:
— Я п-представляю избирательный округ, Мэр Бранно…
— Несомненно, ваши избиратели разочаруются в вас.
— Но какие у вас основания предъявлять мне это дикое обвинение?
— Вы все узнаете в свое время, но не сомневайтесь, доказательства у нас есть. Вы, молодой человек, чрезвычайно неосторожны, и вам следует понять, что кто-то может быть вашим другом, но при этом вовсе не желать становиться соучастником измены.
Тревиц резко оглянулся, чтобы встретить взгляд голубых глаз Компора. Взгляд этот был холоден. Мэр Бранно ровным голосом произнесла:
— Призываю всех в свидетели, что при моем последнем заявлении член Совета Тревиц посмотрел на члена Совета Компора. А теперь выйдите, член Совета, не унижайте нас необходимостью произвести арест в этом зале.
Голан Тревиц повернулся, поднялся по ступеням и вышел за дверь, где к нему с двух сторон приблизились двое вооруженных в военной форме, а Харла Бранно, бесстрастно глядя ему вслед, прошептала, чуть шевельнув губами: «Дурак!»
3
Лионо Коделл был Директором Безопасности весь период правления Мэра Бранно. Он любил говорить, что не особенно надрывается на работе, но никто не знал, правда ли это. То обстоятельство, что он не походил на лжеца, ничего не значило.
Выглядел он приветливо и дружелюбно, но, может быть, это было у него профессиональное. Он был заметно меньше среднего роста, а вес имел больше среднего, и у него имелись пышные усы (совершенно необычные на Терминусе), которые теперь сильно поседели, и светло-карие глаза; на нагрудном кармане его бурого комбинезона выделялась яркая нашивка.
Он сказал:
— Садитесь, Тревиц. Попробуем побеседовать по-дружески.
— По-дружески с изменником? — Тревиц засунул большие пальцы за пояс и остался стоять.
— С обвиняемым. Пока еще обвинение, даже выдвинутое самим Мэром, не равносильно приговору. Надеюсь, до такого не дойдет. Мы с вами должны во всем разобраться. Лучше нам поговорить сейчас, пока пострадало только ваше достоинство, чем доводить дело до публичного слушания. Надеюсь, в этом вы со мной согласны.
Тревиц не смягчился.
— Не стоит так любезничать, — сказал он. — Ваша задача изобразить, будто я действительно изменник. Я не изменник, и меня возмущает, что я должен вам это доказывать. Почему вы не должны доказывать мне свою лояльность?
— Просто так. Печально, но факт: сила на моей стороне, а не на вашей. Поэтому вопросы здесь задаю я. Если бы меня заподозрили в измене или нелояльности, то, думаю, меня бы сместили и самого подвергли допросу и, надеюсь, говорили со мной так же, как я собираюсь говорить с вами.
— Как же вы собираетесь со мной говорить?
— Надеюсь, как с другом и равным, если вы так же будете говорить со мной.
— Может быть, я должен поставить вам выпивку? — желчно спросил Тревиц.
— Возможно, когда-нибудь дойдет и до этого, но сейчас прошу вас как друга, пожалуйста, садитесь.
Тревиц заколебался, дальнейшая конфронтация показалась ему глупой. Он сел.
— Ну, — сказал он, — что дальше?
— Дальше я попрошу вас ответить на мои вопросы искренне, полно и без увиливаний.
— А если я откажусь? Чем вы можете мне угрожать? Психическим зондом?
— Надеюсь, нет…
— Я тоже надеюсь. Во всяком случае, вы не примените его к члену Совета. Он не выявит никакой измены, а я, после того как буду оправдан, уничтожу вас как политика. А возможно, уничтожу и Мэра. Может быть, ради этого и стоит спровоцировать вас на психозондирование.
Коделл нахмурился и покачал головой.
— Нет-нет-нет, это слишком опасно, возможно повреждение мозга. Иногда потом трудно вылечиться, не доводите до этого ни в коем случае. Знаете, если зондируемый сильно возбужден…
— Запугиваете, Коделл?
— Констатирую факт, Тревиц… Не сбивайте меня, член Совета. Если мой долг заставит меня применить зонд, я это сделаю. И даже, если вы окажетесь невиновным, вас никто не защитит.
— Ясно. Что вы хотите узнать?
Коделл щелкнул тумблером на столе перед собой.
— Наш разговор записывается, как изображение, так и звук. Мне нужны только ответы на вопросы, понимаете?
— Понимаю — вы запишете только то, что захотите, — презрительно сказал Тревиц.
— Верно. Но вы снова хотите сбить меня. Я не собираюсь искажать ваши ответы. Я просто либо использую их, либо нет. Поэтому не говорите лишнего, не тратьте зря мое и свое время.