— Да, Хозяин.
— Ты помнишь мое обещание?
— Да. Ты сказал мне, что если я верно прослужу тебе в течение тысячи лет, ты возвратишь мне мое имя. Ты расскажешь мне, кем я был на Средних Мирах Жизни.
— Ты ошибаешься, слуга, ибо этого я не говорил.
— Ты?..
— Я сказал, что дам тебе какое-нибудь имя, а это — совсем другая вещь.
— Но я думал…
— Меня не интересует, что ты думал. Ты хочешь получить имя?
— Да, Хозяин…
— …Но ты предпочел бы свое старое? Ты это пытаешься сказать?
— Да.
— Ты действительно думаешь, что кто-то может помнить твое имя через десять столетий? Ты думаешь, что был столь велик на Средних Мирах, что кто-то мог записать твое имя, что оно могло быть важным для кого-то?
— Я не знаю.
— Но ты хочешь его вернуть?
— Если бы смог, Хозяин.
— Почему? Зачем оно тебе?
— Потому что я ничего не помню о Мирах Жизни. Мне хотелось бы знать, кем я был, когда пребывал там.
— Зачем?
— Я не могу ответить, потому что не знаю.
— Из всех мертвых, — говорит Анубис, — одному тебе я вернул полное сознание для службы здесь. Может быть, тебе кажется, что это — следствие твоего былого величия?
— Я часто удивлялся, почему ты так сделал.
— Что ж, я успокою тебя, человек. Ты — ничто. Ты был ничем. Тебя не помнят. Твое смертное имя ничего не значит. Человек опускает глаза.
— Ты сомневаешься в моих словах?
— Нет, Хозяин…
— Почему?
— Потому что ты не лжешь.
— Тогда позволь мне доказать это. Я забрал у тебя воспоминания о жизни только потому, что они могли бы причинять тебе боль среди мертвых. Но теперь пора продемонстрировать твою безвестность. В этом помещении свыше пяти тысяч мертвых, из многих времен и мест…
Анубис встает, и голос его доносится до каждого в этом Зале:
— Внимайте мне, черви! Обратите свои глаза на человека, что стоит перед моим троном! Повернись к ним лицом, человек! Он повинуется.
— Человек, знаешь ли ты, что сегодня ты носишь не то тело, в каком заснул прошлой ночью? Сейчас ты выглядишь так, как тысячу лет назад, когда только вошел в Дом Мертвых.
Мертвецы мои, есть ли кто-нибудь среди вас, кто может сказать, что знает этого человека?
Золотокожая девушка делает шаг вперед.
— Я знаю этого человека, — проходят ее слова сквозь мертвые губы, — ведь он разговаривал со мной в другом зале.
— Это мне известно, — говорит Анубис, — но кто он?
— Он тот, кто разговаривал со мной.
— Это не ответ. Иди и трахнись вон с той пурпурной ящерицей. А ты что, старик?
— Со мой он тоже говорил.
— И это я знаю. Можешь ты назвать его?
— Не могу.
— Тогда иди танцуй вон на том столе и поливай вином голову. А тебе что, черный?
— Этот человек говорил и со мной.
— Ты знаешь его имя?
— Я не знал его, когда он спрашивал…
— Тогда сгори! — кричит Анубис, и огонь падает с потолка и вылетает из стен и превращает черного человека в пепел, который медленно клубится по полу, вихрится среди ног застывших танцоров и, наконец, распадается в прах.
— Ты видишь? — говорит Анубис. — Нет никого, кто назвал бы имя, бывшее у тебя когда-то.
— Я вижу, — соглашается человек, — но последний из них мог бы еще что-то сказать…
— Ему было нечего сказать! Ты, неизвестный и ничтожный, спасен мною. Потому лишь, что довольно сведущ в искусстве бальзамирования и при случае сочиняешь неплохую эпитафию.
— Спасибо, Хозяин.
— Что хорошего дали бы тебе здесь твои имя и воспоминания?
— Ничего, Хозяин.
— Однако раз ты хочешь иметь имя, я дам тебе его. Достань свой кинжал. Человек вытаскивает клинок, висящий у него на поясе.
— Теперь отрежь свой большой палец.
— Какой, Хозяин?
— Можешь и левый.
Человек закусывает губу и закрывает глаза, с силой водя клинком по суставу большого пальца. Кровь его льется на пол, бежит по лезвию ножа и стекает с острия. Он падает на колени и продолжает резать, слезы струятся по его щекам и капают, смешиваясь с кровью. Дыхание его хрипло, из горла вырывается судорожный всхлип.
— Сделано, — говорит он затем. — Вот! Он бросает кинжал и протягивает Анубису свой палец.
— Мне он не нужен. Брось его в огонь! Человек бросает свой палец в жаровню. Он трещит, шипит, ярко вспыхивает.
— Протяни левую руку и собери в нее кровь. Человек делает это.
— Теперь подними ее над головой и окропи себя кровью. Он поднимает руку, и кровь стекает на его лоб.
— Теперь повторяй за мной: «Я нарекаю себя…»
— «Я нарекаю себя…»
— «Человек из Дома Мертвых…»
— «Человек из Дома Мертвых…»
— «Именем Анубиса..»
— «Именем Анубиса…»
— «Оакимом…»
— «Оакимом…»
— «Посланцем Анубиса на Средние Миры…»
— «Посланцем Анубиса на Средние Миры…»
— «…и за их пределы».
— «…и за их пределы».
— Теперь слушайте меня, вы, мертвецы: я провозглашаю этого человека Оакимом. Повторите это имя!
— Оаким… — слышится слово.
— Быть по сему! Теперь ты имеешь имя, Оаким. Следовательно, будет вполне подобающим, если ты почувствуешь новое свое рождение под покровом имени, если, уйдешь измененным этим событием, о, мной именованный!
Анубис поднимает обе руки над головой и опускает их.
— Танцуйте же! — приказывает он мертвым, и те снова движутся под музыку.
В зал вкатываются две машины — хирургическая и протезная.
Оаким отворачивается от них, но они подъезжают к нему и останавливаются.
Первая машина протягивает сверкающие захваты и суставчатые щупальца и крепко держит его.
— Человеческие руки слабы, -говорит Анубис. — Да будут они удалены.
Человек кричит, слыша жужжание пил. Затем он теряет сознание. Мертвые продолжают свой танец.
Когда Оаким приходит в себя, по бокам у него висят две серебряные руки, холодные и нечувствительные. Он сгибает пальцы.
— А человеческие ноги медлительны и подвержены утомлению. Да будут те, что он имел, заменены на неустающий металл.
Когда Оаким приходит в себя второй раз, он стоит на серебряных колоннах. Язык Анубиса мечется меж клыков:
— Положи правую руку в огонь, — говорит он, пока та не достигает огненной красноты. Мертвые ведут свои мертвые разговоры и пьют вино, не ощущая его вкуса, и обнимают друг друга без удовольствия. Рука накаляется добела.