Они стали его повседневной необходимостью, такой же как сон или еда. С болезненным нетерпением он открывал газету и начинал вчитываться в сухие сообщения. Благо, новостей хватало. Взрывы, чудом предотвращенные катастрофы, падающие и разрываемые на части ракетой пассажирские самолеты, невнятные угрозы, рассуждения о неминуемой войне... И постоянные предупреждения о повышенной опасности для населения.
Теперь многое воспринималось по-другому. Например, волна крови, захлестнувшая дальнюю маленькую страну на берегу Средиземного моря, с которой его, казалось бы, не связывало ничего. Как они могут так жить? - думал он о людях ходящих по улицам Тель-Авива и Иерусалима. Ведь то, что у нас произошло один раз, у них случается через день. Разница только в масштабе, и то, принимая во внимание размеры стран, не так уж она и велика. Но как они могут так жить? Каждый день ездить на работу, играть с детьми, ходить в гости, делать покупки... А потом читать об очередном месиве из рук и ног, которое появилось там где ты или кто-то из твоих близких побывал только сегодня утром. Неужели, к этому можно привыкнуть?
Сам он привык лишь к одному: к ежедневной порции новостей. Он понимал, что это увлечение зашло слишком далеко, несколько раз даже пытался избавиться от этой привычки, но все безрезультатно. Как магнитом его тянуло обратно - к словам, складывающимся в вести об изуродованных телах и судьбах. И самое обидное было то, что он подозревал, даже знал, что же именно так влечет его к этим заголовкам. Но это было настолько стыдно, настолько неловко, что он никогда не решался заглянуть глубже в себя. Потому что там, в глубине таилась облегченно-радостная мысль: 'Не Синди... не детей... не меня...'
И вот теперь, первый раз чуть ли не за год он провел два дня без новостей, без страхов, без ноющего, словно загноившаяся рана, беспокойства. Он взглянул на Синтию, ласково поправил на ней одеяло, поймал себя на мысли о том, что уже забыл, когда видел ее такой безмятежной, и, стараясь не шуметь, направился в ванную.
По дороге на работу он смотрел новыми глазами на город - так как не смотрел уже давно. И утренняя городская суета уже не казалась ему бессмысленным копошением муравейника за секунду до того, как на него наступит нога забавляющегося мальчишки. По улицам тек обычный людской поток, и зеркальные стены небоскребов не покрывались в воображении зияющими черными дырами. Вдоль тротуара медленно и важно вышагивала лошадь, везя за собой бутафорский прогулочный экипаж с сияющей молодой парой. Он почтительно отсалютовал им из машины пока стоял на перекрестке, получил в ответ милую улыбку девушки и подумал что жить, оказывается, не так уж плохо.
Весело здороваясь с сослуживцами, Дэвид взял почту, взлетел на второй этаж, кивнул подвернувшемуся шефу ('да, да, я уже полностью здоров, эти простуды приходят и уходят за два дня') и радостно вошел в кабинет. Утреннее чувство легкости не уходило, наоборот оно даже усилилось. Впереди был день работы, которую он, пожалуй что, даже любил до прошлого сентября, потом вечер с семьей, Синтия, которая за эти дни помолодела лет на десять... Жизнь постепенно обретала нормальные черты.
Он быстро прослушал накопившиеся сообщения, сделал несколько звонков и занялся почтой, которой для двух дней накопилось на удивление много. Так, это мусор, это мусор, это отдам Гленну, пусть он с этими нытиками разбирается, снова мусор, этому надо ответить лично, это... хм, а кто это, собственно говоря, такие? Он повертел в пальцах продолговатый белый конверт с названием какой-то организации и аккуратно написанным адресом. 'Давиду Бейли'. Посмотрим, посмотрим. Нож скользнул по бумаге, оставляя за собой тонкую линию разреза, и из конверта появился плотный белый лист. Давид с удивлением посмотрел на испачканные снежной пыльцой пальцы, ощутил непривычный сладковатый запах, чихнул и автоматически развернул лист. 'Умри!' - коротко гласила косая, твердо выведенная надпись. И тогда за горло его схватил ледяной страх.
- Мистер... Бейли... - услышал он сдавленный смутно знакомый голос. В дверях стояла секретарша шефа и расширенными глазами смотрела на его руку с белыми венчиками на растопыренных пальцах.
Страшно, дико хлопнуло что-то внизу, и секретаршу стремительно оттеснили неведомо откуда взявшиеся фигуры в ярко-желтых блестящих костюмах с прозрачными масками. Прямо перед Дэвидом возникли внимательные, без тени сочувствия, темные глаза за пластиковым щитком, мелькнула круглая эмблема с хищно переплетающимися, словно змеи полумесяцами, и его, крепко взяв за руки, с неодолимой силой куда-то поволокли.
'Куда?! Зачем?! Куда вы меня тащите?!' - надрываясь, кричал он, не получая ответа, во время сумасшедшего бега по лестницам и коридорам. А в мозгу билась, пульсировала короткая мысль: 'Антракс... антракс'. Его выволокли на безлюдный забетонированный двор, швырнули в открытые двери микроавтобуса, и чей-то голос решительно произнес: 'Колоть немедленно'. Тут же правый рукав был безжалостно задран, и в вену ему вонзилась длинная блестящая игла. 'Нет! Не-е-ет!' - отчаянно крикнул он, рванулся и, чувствуя, как сбоку в лицо уперлось что-то мягкое, открыл глаза.
Некоторое время он лежал, глядя в темноту и стараясь унять бешеный стук сердца. В правой руке еще явственно стояло ощущение холодного металла. Он часто, неглубоко дышал, ловя воздух пересохшим ртом, и все пытался отогнать стоящую перед глазами картину. Сон... Сон... Нет, такого еще никогда не было. Настолько реальный, настоящий кошмар... Он посмотрел на часы. Середина ночи. Дэвид медленно сел, нащупал ногами тапки, и все еще не восстановив нормальное дыхание, пошел на кухню. Там он долго с наслаждением мыл лицо ледяной водой, потом откупорил запотевшую бутылку пива и жадными глотками выпил половину. Стало легче. Сердце уже не колотилось так отчаянно. Страх отступил куда-то вглубь, потоптался на месте, потом и вовсе исчез. Остались только цепенящие воспоминания, которые тоже постепенно бледнели и растворялись в памяти. Держа в руке холодную влажную бутылку, он прошел в гостиную и упал в кресло.
Так больше нельзя... Так недолго и перейти от добровольного посещения психолога к принудительному лечению. А все эти новости, будь они прокляты. Они сделали из меня такую тряпку, довели то этого дурацкого состояния. Как будто нельзя поменьше говорить обо всех бедах. Неужели с утра до вечера надо твердить о том, что не все в мире хорошо? Как легко было жить триста лет назад, когда не было ни телевизора, ни интернета, ни газет. Или газеты уже были? Неважно... Не было бомб. А сейчас стоит открыть газету - смерть, смерть, смерть... Но, может быть, все дело в том как это воспринимаю я. Вот, например, газета. Я могу ее открыть, спокойно прочитать о том, что произошло за тысячу миль от Бостона, немного посочувствовать неизвестным мне людям, мгновенно забыть об этом и перейти к разделу искусства. Конечно, я могу так сделать... В этом нет ничего сложного.
Он протянул руку, раскрыл огромный шелестящий лист и сразу же увидел эти кричащие строчки. 'Вероятность новых терактов невероятно высока'. 'Федеральные силы безопасности приведены в состояние повышенной боевой готовности'. 'Выступая сегодня на пресс-конференции, министр обороны не отрицал возможности террористических ударов по стратегически важным объектам в течение следующих суток'. 'Представитель ФБР подтвердил, что террористические ячейки на территории США активизировались'.
И сразу же мир вокруг изменился. Темнота, загнанная до этого в углы комнаты мягким светом торшера, вдруг надвинулась со всех сторон. Тревожно замерцали холодные огни за окном. Пиво, которое минуту назад казалось прохладным и освежающим вдруг отозвалось во рту горьким противным привкусом. Дэвид вскочил, озираясь по сторонам, и остановился, пораженный. Воздух над крышей вспорол резкий стрекочущий звук. По двору, слабо освещенному желтоватым светом фонаря, метались черные тени. Пригибаясь, быстрыми стремительными рывками они растекались по дорожкам и газонам, исчезая в темных закоулках. А в центре двора медленно, покачиваясь из стороны в сторону, и едва не задевая винтом голые деревья, опускался армейский вертолет, заляпанный темно-зелеными пятнами. Из него выпрыгивали все новые и новые тени и вслед за предыдущими разбегались в разные стороны.