2
Мэгги Мэй была девушкой с принципами.
Родители ее непозволительно рано покинули этот блистающий мир — угробились на своей супер-пупер-гипер-и-даже-меганавороченной яхте во время очередной регаты от Сатурна и до планеты под скромным названием Нинурта в черт-те знает какой звездной системе. Мэгги это было все равно, плевать ей было на все эти идиотские планеты, а еще больше плевать ей было на звезды, космос и прочую невесомость, потому что Мэгги тащилась от Земли и ее прибамбасов, огромных многоэтажных мегаполисов, незаметно переходивших один в другой, от смрада чудовищных людских скоплений и от своих друзей, таких же, как и она, терра-хиппи, честью для себя почитавших никогда не ступать на палубы звездолетов.
Так и кочевали они — теплая компания из трех девиц и троих юношей, один из которых уже давно перевалил за все разумные для бездумного порхания возрастные рамки, но держался в счастливом состоянии за счет имплантированных в мозги всяких хитрых микросхем, — перемещались из одного веселого местечка в другое, слушали там и сям хаоцзильную,[1] и даже очень хаоцзильную, прямо кул в кубе, музыку, познавали разнообразие одинаковых мест и разность обманчиво привычных напитков, покуривая по дороге зулу, ставшую в последнее время очень модной — главным образом, благодаря прошедшему-таки в Сенате закону о выведении зулы за рамки нелегальных наркотических средств, — и вот где-то в Шанхакине, в одноместном боксе самой дешевой слип-гостиницы с ограниченными удобствами, Мэгги настигло официальное уведомление о том, что папа и мама превратились в крупную космическую пыль в районе такой-то, тамадэ,[2] звезды, впилились в прозрачный астероид, который, понятное дело, ни на каких радарах не отражался, собака, но имел притом вполне ощутимые физические и совершенно равнодушные к столкновению параметры. И привет — мамы с папой как не бывало. Долетались.
Мэгги всплакнула, да, всплакнула — все же родители, — она, если честно, прошмыгала носом почти весь день и даже пропустила весьма кульный концерт реверсной внутренней игры на двенадцатиструнной волно-балалайке, но к вечеру постепенно отошла, тем более что к ней в бокс втиснулась Кэм, почувствовала горе подружки и тоже забила на балалайку и притащила флакон сыготоу с синим льдом и соком тройных личжи, в том сезоне самый модный в Шанхакине напиток, фиг достанешь, между прочим, и они, лежа на параллельных животах, медленно высосали все полтора литра, болтая ногами и задевая ими низкий мягкий потолок. Мэгги постепенно успокоилась, хотя это очень неприятно — сознавать, что ты вдруг остался совсем один. Хотя…
Родителям всегда было не до нее: чета Мэй жила исключительно гонками и, надо признать, достигла на этом поприще завидных результатов, отхватив кучу мелких и несколько очень престижных, а к тому же и денежных, призов. Карьеру Мэев уже начали изучать в школах по гоночному мастерству, у Ричарда, папашки Мэй, который год на Нептуне был собственный мастер-класс, ну а выигрыш этой, последней регаты привел бы парочку, а заодно и их супер-пупер-гипер-и-даже-меганавороченную яхту под названием «Пэндальф» прямиком в золотую лигу, а это вам не просто так, это очень даже, тут вам и почет и слава, тут вам и реклама на всю Галактику — Ричард и Симба на фоне пачек с гаоляновыми хлопьями: «Мы каждое утро начинаем с гаоляна!», Симба в безвоздушном пространстве в супертонких колготках-паутинках: «Даже Симба носит это!», Рич внимательно, с восторгом на хорошо выбритом лице уткнулся в толстую книжку: «Ричард уже прочитал «Энки против Гильгамеша» и будет с нетерпением ждать продолжения!» — хорошие деньги и уж гонорары за участие в регатах куда большие, чем сейчас. Сим была просто уверена, что Мэгги пойдет по родительским стопам и в скором времени вольется в звездный экипаж, но у девчонки что-то в голове заклинило. Космос ей был противен с детства. Она даже не пользовалась стратопланами. Только пневмовагоны, а еще лучше — старый добрый «Турбоопель» на хайвэе да музыка на полную катушку, но космос — ни-ни. Посетовав на ограниченность взглядов некоторой части современной молодежи, которая так цепко вросла в дряхлую старушку Землю, натужно скрипящую стягивающими ее давно умерший организм силовыми растяжками, чета Мэев устремилась к новым свершениям, не забывая, однако, сбрасывать на кредитку Мэгги вполне достаточные для интерната средства.
Потом Мэгги как-то внезапно выросла и дала из интерната деру. Ричард с Симбой — благо у них случился перерыв в звездных скачках — примчались на Землю и довольно скоро беглянку отловили. «Ты что, девочка, ты что, милая, зачем ты торопишься в этот безумный мир! Раз уж отказалась летать к звездам, так получи хотя бы приличное образование, через год пойдешь в хороший частный колледж, а там…» — «Да пошли вы в задницу со своим колледжем, цзибафак,[3] — брякнула юная Мэгги, — мне ваш колледж, тамадэ, до одного места, я уже совершеннолетняя, сама разрулю, что как, тем более что чины уже на каждом углу, а сколько из них финишировали колледж?» Парадоксальная логика дочери повергла Мэев в некоторый ступор, однако формально дерзкая поросль была права: четырнадцати лет Мэгги достигла полгода назад и по всем законам могла сама решать, чему посвятить жизнь. Более того — совсем недавно прогремело несколько возмутительных дел «дети против родителей», и все были выиграны теми самыми детьми, которых после совершеннолетия из самых лучших побуждений безжалостно угнетали и даже тиранили любящие родители. Так что с детишками нужен был глаз да глаз, и дальновидная Симба, удерживая кипятившегося Ричарда от опрометчивых поступков, согласилась с тем, что да, Мэгги теперь вполне взрослая. Но поставила условие: дочь будет регулярно с ними линковаться и сообщать, как протекает ее насыщенная жизнь. С этим не ожидавшая победы Мэгги легко согласилась, тем более что на самом деле вовсе не была готова бороться за свои права любой ценой, например, через суд, а приготовилась спустя время сдаться, с боем, но сдаться и загреметь-таки в частный колледж грызть граниты наук. А там… Вышло иначе.
И Мэгги немедленно почувствовала, что у нее полно принципов.
С тех пор прошли недели и месяцы, и все к новому положению вещей давно и прочно привыкли: родители пополняли кредитку Мэгги, а Мэгги иногда связывалась с их яхтой — за счет вызываемой стороны, разумеется, — ну и виделись они еще раз в год. Ну, может, два раза. Или три. Кому какая разница? Мэгги увлеченно познавала окружающий мир и через несколько лет вполне им пресытилась — мир оказался набором однообразных конфет в разноцветных фантиках. Тогда девушка, желая расширить сознание и обрести новый смысл, отважно сунулась в гипер-чань — и полгода старательно медитировала среди разноцветных силовых полей в пространственном монастыре под Катманду, пока помощник местного гуру не попытался открыть ей третий глаз с помощью нетрадиционной методики. Новатор получил в лоб и незамедлительно удалился в астрал — уж что-что, а уроки тайцзицюань и дагэда Мэгги давались удивительно легко, да и реакция у нее была прекрасная. Тотально разочаровавшись в религии, Мэгги рванула в Сан-Анджелос, где на некоторое время погрузилась с головой в мир азартных игр, и это очень печально сказалось на состоянии ее текущего счета. Именно там, в казино «Сизар» она встретила Кэм — высокую красивую пан-азиатку с существенной примесью испанской крови, и за бокалом «Зеленой Мэри» с клубничкой они подружились, как-то незаметно и всерьез, надолго, а потом Кэм познакомила Мэгги с остальной компанией терра-хиппи, и Мэгги мгновенно усвоила их нехитрую жизненную философию: держаться корней, запускать корни в Землю, не удаляться от старушки ни на день, а звезды — звезды и без них проживут. И очень даже неплохо проживут.
С тех пор они стали неразлучны. Кочевали от места к месту, а однажды даже следом за великим мастером старой гитары Таком Джаггером, праправнуком своего не менее великого прапрадеда, совершили три раза кругосветное путешествие, не пропустив ни одного концерта. И вдруг… И вдруг все кончилось.