– Короче, присылаешь сюда, в Дом. Ты меня понял?
– Понял… не кричи так, Уолт… Ты давно видел Камиллу?
– Месяца полтора назад.
– Она спрашивала… обо мне?
– Спрашивала.
– Что ты ей сказал?
– Ничего.
– Правильно. Молчи обо мне… Меня нет… Но я был, помни, Уолт, я был…
И отключился, подлец. Я посмотрел на часы – ничего себе, четверть первого, ночь на дворе.
– Меллина, если ты скажешь, что у тебя с утра дела и тебе надо быть дома, я возьму любой из этих тесаков и буду гоняться за твоими делами по всей Долине.
– Я отменила все дела, – с гордостью сказала Меллина.
– Райские звуки. Наверняка у Бетси найдется запасная ночная рубашка… с оборками.
Чем хороши эти старинные английские дома, так это огромными чугунными ваннами, где без труда можно устроиться вместе с любимой женщиной, которой хочется любоваться и любоваться, как шедевром великого художника.
– Уолтер, не смотри на меня так, я еще не привыкла…
Постель в Доме хотя и не такая роскошная, как в Долине, но все же вполне приемлемая и достаточно скрипучая. Конечно, мы оба устали, но у человека в жизни бывают моменты, когда он может забыть об усталости.
Проснулись мы неожиданно рано, едва только светало. Меллина положила подбородок мне на грудь. Ночная рубашка тетушки Бетси так и не понадобилась.
– Любимый, ты знаешь, я восхищаюсь твоей деликатностью.
– Ммм?
– Другой бы на твоем месте давно бы спросил – Меллина, что у тебя было с этим Генри?
– Меллина, расскажешь через десять лет. Давай вон запишем дату на притолоке.
– Я расскажу тебе сейчас. У нас с ним ничего не было.
– О Боже.
– Да. Он был хороший человек и был серьезно в меня влюблен, но я… ничем не могла ему помочь. Однажды, правда, мы с ним поехали в Вустершир, он хотел показать мне какие-то достопримечательности…
– Фарфоровый завод?
– Да, наверное… но только и там ничего не получилось, мы поссорились в тот же день, и я вернулась домой. Вот и все.
– Что же, мне жаль его.
– И мне его жаль. Уолтер, обними меня крепко-крепко.
– Я боюсь сделать тебе больно.
– Пусть будет больно. А то мне все кажется, что это сон.
В девять утра Патрик прикатил нам сервировочный столик с кофе прямо к постели, на дворецком были парадные белые перчатки! Я почувствовал, как волосы у меня становятся дыбом.
– Меллина, что ты им такого наговорила?
– В свое время узнаешь, дорогой.
Весь этот день был наполнен ожиданием оконщиков с их стеклопакетами – времени оставалось в обрез. Дважды я обманывался: первый раз приехали мерседесовцы – вернулся Дюгесклен со товарищи. Прелесть, до чего они стали хороши – черные, блестящие как жуки. Когда их водрузили на места, галерея приобрела прямо-таки праздничный вид.
Второй раз, когда басовитый рык мотора сбил меня с толку, я увидел во дворе расшлепанный студебеккеровский грузовик, какие еще можно видеть в фильмах о второй мировой войне. Из-за руля вывалился очередной посинелый уорбекский вурдалак и молча заковылял на кухню. Значит, всепьянейший пэр Англии все же не забыл о моей просьбе.
То ли с сонных глаз, то ли вообще неизвестно отчего, мне мерещилось, что Роберт пришлет мне набор каких-нибудь штыков-ножей в чехлах, которые без труда можно будет разместить в оставшемся пространстве, и даже не заглянув под брезент, я откинул борт. Это едва не стоило мне головы, потому что на землю как лавина с грохотом посыпались ящики с пулеметными лентами, а за ними обрушились и сами пулеметы – три громадины МГ-34.
– Роберт окончательно спятил, – сказал я Патрику, потирая ушибленную руку.
Мы забрались в кузов. Бог ты мой! Такой свалки оружия я не видел ни в одном боевике. Чего здесь только не было. Шмайссеровские автоматы с магазинами и без, автоматические винтовки М-16 всех видов и модификаций, неуклюжие американские пулеметы с заправленными лентами, «маузеры» в деревянных кобурах, похожих на протезы, а всякими там «Вальтерами» и «Береттами» пол был просто вымощен – всего не перечислишь. Но что хуже всего – там и сям валялись гранаты типа «лимонка» с ввинченными запалами, а в одном углу застрял фауст-патрон на боевом взводе. Если бы эта штука рванула, то и грузовика бы не потребовалось – все прилетело бы в Дом само собой.
Да, Роберт основательно почистил запасники. В минуту озарения я вдруг сообразил, как такой хаос мог образоваться – наверняка младший из лордов-основателей попросту открыл верхний люк гаража (есть у них там такой люк) и, опрокинув стеллажи, сбросил их содержимое прямо в кузов. Что-то совсем плох наш алкоголик; в самом деле, пора звонить Камилле.
– Знаете, Патрик, от души надеюсь, что меня не пошлют делать ремонт в Уорбек-холл.
Само собой, для наших скромных декоративных целей не потребовалось и четверти этого арсенала, и все равно, экспозиция двух последних ниш получилась самой насыщенной. По верхнему краю Бетси даже сделала бордюрчик из парабеллумов, а в оставшийся узкий простенок, где уже не было рыцаря, Герман – видимо, из лучших чувств – повесил русскую «Грозу» с самоварной трубой гранатомета, хотя из нее-то сэр Генри уж никак не мог стрелять.
Но самое сильное впечатление это смертоубийственная выставка произвела на Лизу. Особенно почему-то ее потрясли «маузеры» – вытащив этих долгоствольных громил из их деревянных хранилищ, она крутила ими так и эдак, и в глазах ее разгорались безумные огоньки – перспективы возможных разгромов хмелем ударили в голову бывшей подруге графа Саутгемптона.
– Уолтер! – восклицала она, подпрыгивая передо мной. – Ну почему этого не было раньше? Как здорово можно было все устроить!
Указательным пальцем я осторожно отодвинул ствол от собственного носа. Есть категория бездельников, которая меня особенно раздражает.
– Лиза, имей ввиду. Одна дырка в этой свежей побелке – и ты сама будешь ее зашпаклевывать и вручную закатывать эмалью. А если ты – избави Бог! – всадишь пулю в одного из дюгескленов, то до конца своих дней будешь мыть полы у Роберта Уорбека.
Лизу просто затрясло. Я почти видел, как страх и жажда разрушения раздирают ее надвое.
– В вестибюле и на лестнице – стреляй, из чего хочешь. На кухне – пожалуйста, вон подствольник, из него бомба вылетает – разноси кухню. В верхней гостиной можешь выстрелить из пистолета. Но одна очередь возле библиотеки или здесь, в галерее – и ты проклянешь день и час. Ты все запомнила?
Она немедленно воспрянула духом и тут же надулась, собираясь ответить мне какой-то колкостью, но тут, наконец, приехали немцы, и всем стало ни до чего.
Началась беготня, какой еще не было. Герман месил шпаклевку. Свиристелок я вооружил фенами и велел сушить нанесенный раствор, сам разматывал удлинители, чтобы работать после наступления темноты; Меллина отпросилась-таки домой за необходимыми вещами; Патрик лихо орудовал баллонами со строительной пеной.
В семь вечера главный оконный механик, вроде бы Гугенхаммер фон Либенау, если ничего не путаю, заговорил о профсоюзных правах. Я достал две упаковки пятидесятидолларовых купюр и засунул их в карман на животе его комбинезона.
– Герр оберст, – сказал я, – верю, что вы поддержите славные традиции фирмы «Рехау», как и подобает солдату родины и фюрера.
Он слегка изумился, но затем отдал мне честь и вышел. В одиннадцать вечера все было закончено. Я приказал бросить все как есть и ложиться спать – завтра еще будет время прибраться.
И вот настал знаменательный день. Уборка после ремонта – мероприятие не менее серьезное, чем сам ремонт; кроме того, встал вопрос о банкете.
– Патрик, у меня начисто вылетело из головы – ведь если с этим парнем все пройдет удачно, надо же будет устраивать какое-то застолье!
– Думаю, наших запасов хватит, сэр. Ведь отмечать мы будем в семейном кругу, наплыва гостей не ожидается.
– Ладно, давайте стаскивать мусор в подвал.
Меллина разобрала привезенные из Долины коробки и появилась пред наши очи в сногосшибательном черном платье с серебряной нитью. Она сделала высокую прическу, встала на каблуки – мы все пали ниц.