Глава 4 Старый приятель
— Я так и знал, что найду тебя здесь.
На лице Адама не дрогнул ни один мускул, когда он услышал голос этого человека. Он не узнал его. Бросив на него косой взгляд, он кивком головы отдал напарнику команду: «Взяли!» Они погрузили на тележку кислородный баллон и резак со шлангами и подкатили ее к самолету, горделиво стоящему посередине ангара.
Адам Хуциев два раза в неделю приезжал сюда из Шеки, где он проживал со своей семьей, словно здесь ему было легче принять непростое решение — продать «самопальный» аэродром, а в придачу к нему — «жестяное корыто с крыльями». По сходной цене. Странно, что самолет «Як-40», переоборудованный под десантный вариант Саратовским авиационным заводом, ему предложили продать по цене новой жигулевской «классики», которую не взялся бы довести до ума тот же завод с берегов далекой Волги. Адам прикинул, сколько он выручит за лом, когда распилит самолет на куски, и потом уже не колебался. Он не стал нанимать помощников и уж тем более бригаду сварщиков. Адам посчитал справедливым, если самолет разрежут два человека — он и бортмеханик по имени Хусейн. Разрежут, как праздничный торт: «Жрите, гады!» Адам был готов прибавить богохульное: «Жрите мое тело и пейте мою кровь!» Пожалуй, только он и его бортмеханик знали цену этому 32-летнему «Яку». В каждом иллюминаторе светилось по сердечку; это чувствовалось и в каждом обороте двигателя.
На него просто-напросто наехали: объявили реальную цену этой земли, на которой уместился автобокс и учебная трасса автобатальона, и предложили выкупить. Адам выкупил эти строения несколько лет назад, но времена меняются; ушли со своих постов люди, стоящие за этой сделкой, на их место встали другие, они-то и потребовали свое. «Круговорот воды в природе», — заключил Адам.
Он в очередной раз одарил Сергея Марковцева недружелюбным взглядом, но задержался на несколько мгновений, изучая его. Лицо знакомое, кажется, они действительно встречались раньше.
— Выглядишь ты, Адам, хорошо, — продолжил Марк, прикуривая сигарету. — Говорят, кто выглядит хорошо, тот и чувствует себя хорошо.
— Покойники в гробу выглядят хорошо, — ответил Адам, по-восточному, с хитрецой сузив глаза, и тут же перешел на американскую прямоту: — Мы знакомы?
Наверное, он — один из моих клиентов, прикинул Адам, маякнув Хусейну: «Кури пока». Один из бывших клиентов. От этой мысли у летчика с новой силой заныли зубы.
— Один раз, — ответил на вопрос Хуциева Марковцев, непроизвольно стилизуя речь. — Один раз твой дом стал нашим домом, а твой самолет…
— Вашим самолетом, я понял, — грубовато оборвал гостя Адам и стал загибать пальцы: — Значит, виделись мы три раза. Или мне следует дослушать тебя до конца?
— Один раз, — рассмеялся Марковцев. — Вижу, берет ты бережешь, как свою голову.
— Это талисман, — был вынужден объяснить Адам, поправляя порядком выгоревший, с несмываемыми масляными пятнами головной убор, в котором он походил на Лелика из «Бриллиантовой руки». Без него он не занимал кресла КВС, и только поэтому количество взлетов его самолета равнялось количеству посадок, был уверен Адам. У каждого человека — даже у спортсмена, по-простому рассуждал он, есть вещи, которые помогают ему, особенно в трудную минуту. Кто-то надевает на соревнования штопаный-перештопаный носок, кто-то не бреется, кто-то обладает набором заклинаний. Коричневый же берет Адама так понравился его ангелу-хранителю, что его крылья всегда хлопали в спутной струе самолета.
«Моего самолета…»
Адам окончательно и бесповоротно решил, что не станет продавать его, точнее — отдавать как довесок к земле, на которой он работал и изучил каждый сантиметр.
— Прыгали группой? — спросил он, с трудом отмахиваясь от назойливых мыслей.
— Да, — ответил Сергей. — Нас было тринадцать человек.
Не самая большая группа, машинально покивал Адам. Он поднимал на борту своего «Яка» и тридцать человек. Едва ли не со слезами на глазах он представил, как отваливается челюсть-люк самолета и звучит команда: «Рампа открыта». Он заходит на высадку по левой коробочке на курс следования через расчетную точку приземления. А после выхода из разворота выпускает закрылки на пятнадцать градусов и сбавляет скорость, в динамиках, установленных в грузовой кабине, звучит его голос: «Полет горизонтальный. Скорость триста десять. Пошел!» Групповые прыжки. Что может сравниться с ними по красочности? Даже прыжки в один поток и с принудительным раскрытием парашютов — завораживающее зрелище. Пошел первый парашютист, второй, третий, четвертый… Интервал — одна секунда, а кажется, что вся группа высыпала через люк за одно мгновение. Только вытяжные тросики, собранные в кучу, покачивались на леере.
Что-то с лицом ранее прожитого выбило из скупых глаз азербайджанца слезу. Он видел то, чего не видел ни один человек на этой земле: групповой прыжок со сверхмалой высоты, равнявшейся ста метрам. Вот сейчас, в этот миг, он узнал Марковцева, чей диверсионный отряд грузно протопал по грузовой кабине его самолета и исчез за опущенной рампой.
Десантников разворачивало ногами вверх, за ними поочередно появлялись серые «хвосты», стремительно приобретавшие очертания куполов парашютов. Затем положение парашютистов резко менялось на противоположное: рывки в сопровождении хлопков. Но уже у самой земли. Хлопки куполов едва ли не совпадали с ударом ног о землю.
Сколько же лет прошло, пролетело с тех пор?
Восемь — пришел ответ.
Неужели восемь?
Адам больше удивился не цифрам, а своей памяти, в которой нашлось одно из самых светлых мест — для этого человека и его парней, головой вниз унесшихся в самую гущу боя. Парашюты — лишь отсрочка, малая отсрочка. Их было тринадцать. На поле боя, среди десятков трупов бандитов, потом нашли десять тел русских десантников — Адам навсегда запомнил это сообщение.
— Так это ты… — улыбнулся он Марковцеву и протянул ему сразу обе руки. — Я уже и забыл, как тебя по имени-отчеству.
— А я что, представлялся тебе по полной?
— Конечно. И фамилию назвал. — Адам врал так убедительно, что и сам верил в свою ложь… как в спасение. Отчего пришло такое определение, он так и не понял. — Ты помнишь моего бортмеханика?
Марковцев вместо ответа указал за спину Адама, подмигивая помощнику.
— Хусейн, да?
— Точно, — опередил Хусейна Адам и, не глядя на верного помощника, отдал ему приказ: — Хусейн, подойди и поздоровайся с уважаемым гостем.
А прозвучало по-другому: «Хусейн, бери самый большой нож и выбирай самого жирного барана». И если бы Хусейн держал нож, он бы выронил его: он застыл, увидев вдруг спутницу Сергея Марковцева. Он чуть было не пустил слюну. Не потому что девица показалась ему сногсшибательной красавицей и что он давно не встречал в этих краях представительниц слабого пола. Неожиданность заставила его застыть на месте. Он кое-как справился с собой, набросил на лицо подобие улыбки и провел масленой тряпкой, которую комкал в руках, по носу.
— А-а… — чуть слышно протянул Марк, от которого не укрылся ни один жест азербайджанца.
Он подозвал Катю, появившуюся в ангаре неслышно и неожиданно даже для Адама, который сначала возносил женщин к самым небесам, а потом безжалостно бросал их на землю. Он рассуждал об этом именно в таком ключе. И поэтому встретил незнакомку с настроением и чувствами мужа, которому поднадоела жена.
— Хусейн, — назвался он, подавая гостье руку.
— Катя, — последовал ответ, сопровождаемый дружеской улыбкой.
Хусейн небрежно махнул масленой тряпкой на «ка-вэ-эс», как часто называли Адама Хуциева: командир воздушного судна.
— Это Адам.
Если бы не Катя, Хусейн дошел бы до Марковцева и представил бы и его. Она коснулась борта рукой и спросила в продолжение темы знакомства:
— А это ваш самолет, да?
— Да, — быстро отозвался Хусейн, как ширмой отгораживая Катю от своего старшего компаньона и старого знакомого, о котором он напрочь забыл. Был ли он благодарен ему за эту приятную неожиданность, он об этом пока не думал. Где-то в подсознании победным копьем торчал едва ли не преклонный возраст Адама и его удручающее семейное положение — жена и четверо детей, что напоминало название сказки «Коза и семеро козлят», а в азербайджанской интерпретации — «Коза, козел и семеро козлят», а еще Марковцев, чей возраст был буквально отчеканен на его суровом лице.