* * *
К полудню приехали ещё шестеро. Из Астрахани прибыл старый карманник по кличке Окунь. Из Киева добрался старый одесский вор Зямка Кенгуру, он же Француз, он же Прыщ. Сибирь представлял маленький горбатый Фомка Болт.
Харьковчанин Бим-Бом, веселейший, краснорожий, всегда улыбающийся малый, появился в новёхоньком модном костюме с галстуком бабочкой, вызвавшем общее одобрение. Юркий, как ящерица, москвич Голубь, человек неопределённого возраста, с круглым, ничем не запоминающимся лицом, похожим на стёртую и подчищенную гербовую печать на фальшивом паспорте, был встречен приветственными криками. Голубь славился как первый враль среди карманных воров, но врал он талантливо, и его любили слушать.
Последним явился приехавший из Свердловска тучный, страдающий одышкой и болезнью печени Казимир Кадецкий, один из старейших и знаменитых в своё время карманников. Как говорили, он в последнее время сбился с руки и потерял форму. Тем не менее из уважения к былым заслугам Казимира встретили почтительно. Кардинал с ним облобызался, остальным Казимир снисходительно подавал руку, всякий раз добавляя: “Пардон, не припоминаю. Видимо, склероз!”
Затем, усевшись за стол, Казимир заявил, что если бы не приглашение Кардинала, то он вообще бы не приехал ввиду дальности дороги и состояния здоровья.
— Одолели годы и хворобы, — бормотал он, тяжело дыша и часто глотая воздух широко открытой беззубой пастью. — Давно пора на пенсию. Кстати, важнейший вопрос: надеюсь, у вас хватит совести отвалить старику пособие в порядке социального страхования? А то что же получается, братва? Профсоюза нет, соцстраха нет, пенсий нет… Я уж не говорю про больничные листы и временную потерю трудоспособности… Хана получается!..
— Подожди, Казимир, — перебил его Кардинал. — Есть более срочный вопрос. Прошу делегатов занять места. Поскольку нас всего девять человек, обойдёмся без мандатной комиссии. В повестке дня всего один вопрос — наше участие в предстоящем Всемирном фестивале молодёжи и студентов.
— Дело! — коротко бросил немногословный Доктор.
— Кардинал, я вам говорю — браво! — весело воскликнул Зямка Кенгуру.
— Как остальные? — спросил Кардинал.
Все закричали, что повестку дня надо утвердить. Кардинал улыбнулся, — такое начало порадовало его. Но он понимал, что самое трудное впереди. Резолюция, ради которой он организовал эту конференцию, так тщательно обдуманная и столько раз переписанная, лежала в его бумажнике. Он сделал паузу и долгим взглядом окинул делегатов. На самом верхнем полке сидели, как петухи на насесте, Пузырь и Зямка Кенгуру, свесив вниз ноги. На средней лавке устроились Фомка Болт и Окунь. Внизу — полулежал оплывший Казимир, в ногах которого живописно развалился Голубь. Бим-Бом с удивительно для него сосредоточенным серьёзным лицом сидел на маленькой скамейке в углу бани. Около него стоял, прислонившись к притолоке, весь напруженный, как бы готовящийся к прыжку, мрачный Доктор. Жулики молчали, понимая, что предстоит нечто серьёзное.
Кардинал медленно достал из замшевого футляра очки в тонкой золотой оправе, потом вынул из бумажника мелко исписанный лист и стал зачитывать проект резолюции:
“Отдавая себе отчёт в сложности международной обстановки, — раздельно и чётко читал текст резолюции Кардинал, — мы не можем отмахнуться от политики, хотя и далеки от неё. У нас были, есть и остаются некоторые расхождения с Уголовным кодексом РСФСР, но никто из нас не считает себя врагом советской власти. Никто из нас никогда не боролся против нее, и этот факт не сможет опровергнуть даже Главное управление милиции и уголовный розыск. Оставаясь верными избранной нами профессии, мы не можем игнорировать, как профессионалы, предстоящий Всемирный фестиваль — это было бы наивно и смешно…”
— И глупо! — рявкнул Доктор, которому очень понравилась эта часть резолюции, хотя в глубине души он не понимал, к чему вообще принимать резолюции и тратить время на конференцию.
— Тише, читаю дальше, — сказал Кардинал. — “Поэтому мы принимаем решение не обворовывать делегатов стран народной демократии, а также народов Азии и Африки, борющихся за свою независимость, а весь удар направить на представителей капитализма, и в первую очередь делегатов стран, примкнувших к НАТО и позорному Багдадскому пакту. В отношении этих поджигательских элементов мы считаем свободными свои руки…”
— Я прочёл вам первый пункт проекта резолюции, детки. Читать дальше или сначала обсудим этот?
— Сначала обсудим! — закричал Доктор. — Не шутка!
— Да, да. Есть о чём поговорить, — произнёс Зямка Кенгуру и ловко спрыгнул вниз. — Мне давно не было так интересно… Полный цирк — смертельный номер под куполом…
— Зер рихтик! — вопил сверху Пузырь. — И как написано, — прямо хоть печатай в газетах!.. Во всяком случае, предлагаю разослать текст резолюции во все суды, чтобы потом нам давали скидку за правильную линию…
— Или давали втрое за организованный характер краж на фестивале, — перебил Пузыря Доктор. — Обрадовался, ишак!..
— Сам ты швайнехунд, — огрызнулся Пузырь. — Бим-Бом, ты к нему ближе, дай ему за мой счёт в ухо! Будь человеком!.. Я тебе потом верну, слово Пузыря!
— Молчать! — ударил кулаком по подоконнику Кардинал. — Вы не на базаре, болваны!.. Приступаем к прениям. Кто хочет высказаться первым?..
Прения шли бурно, и конференция затянулась. В конце дня уставшие делегаты потребовали перерыва на обед. Взяв кусок колбасы и ломоть хлеба, Кардинал вышел в огород, ему хотелось побыть одному. Он лёг навзничь, любуясь солнцем, уже стоявшим на горизонте будто огромный медный таз. В таком тазу из красной меди, когда Кардинал был совсем маленьким, покойная мать варила варенье. Это вдруг вспомнилось Кардиналу так ярко, что он почувствовал жаркий запах малинового варенья и словно увидел раскалённую плиту и мать, склонившуюся над тазом с бело-розовой кипящей пенкой.
Боже мой, как давно и как, в сущности, недавно это было! Вот ему уже за пятьдесят, давно уж нет у него семьи, всё чаще томит по ночам бессонница, и тупая головная боль сменяет её по утрам. Старость уже хватает за воротник, начало сдавать здоровье, и жизнь, как говорят, прошла мимо. Давно не льстит уже почёт, который по-прежнему оказывают ему знакомые карманники, а давнее прозвище — Кардинал — давно не радует его. С молодых лет он читал газеты и книги для того, чтобы блеснуть затем в своей среде, и это сыграло свою роль. Но позже, с годами, и книги и газеты стали уже интересны ему сами по себе и он иногда, горько улыбаясь, думал, что они проникли в его душу так же незаметно и ловко, как сам он умел проникать в чужие карманы. Сначала он злился, пытаясь противостоять мыслям, постепенно возникавшим в результате чтения. Он пытался поддержать в себе тот особый культ воровского молодечества, который когда-то сделал его самого вором. Оставшись в отрочестве сиротой после смерти матери, пятнадцатилетний Игорь — так когда-то звали его — не поладил с женщиной, на которой женился его отец. Случайно он свёл знакомство с шайкой карманных воров. Они работали “артелью”. Первые удачи. Первые деньги. Первая тюрьма.