– Работа?
– В общем, да.
– Идешь по следу?
– Можно сказать и так.
– Охотишься за кем-то опасным?
– Он совершенно безопасен! Менее опасен, чем новорожденный младенец... Речь идет о мертвеце.
– О мертвеце?
– Да.
– Кто это?
– Я его не знаю... Впрочем, его личность меня не интересует... вернее, интересует очень мало! Мне нужен покойник, и этот подходит.
Рибо находится в двух шагах от апоплексии.
– Тебе понадобился покойник?
– Я тебе это только что сказал.
– Зачем он тебе? – выблеивает он.
– Не затем, чтобы перекинуться с ним в картишки, естественно. От жмурика нельзя требовать многого. От этого я прошу одного: оставаться мертвым. Не могу сказать тебе больше. Как говорит Старик, служебная тайна. Я и так наговорил слишком много.
Рибо, может, и обидчив, но к работе относится с уважением. Когда коллега говорит, что не может распространяться, он не настаивает.
– Ладно... И чем я могу помочь?
– Я нашел в орлеанском морге подходящего типа. Но прежде чем забрать его, я хочу убедиться, что этот жмурик свободен, то есть что никто не придет его требовать. Ты сообщишь мне некоторые подробности о личности и жизни этого малого.
Я говорю ему, какого типа имею в виду, и он берет курс на телефонную кабину.
– Ну вот, – сообщает он по возвращении, – я поручил моим ребятам заняться твоей историей. Через полчаса получишь все детали. Может, пока поедим сырку? В этом заведении он просто чудо...
– Ты роешь себе могилу зубами, – мрачно говорю я. Он пожимает плечами:
– Возможно, но, принимая во внимание мои габариты, работы еще непочатый край.
Дверь в питейное заведение открывается, и входит тип, тощий, как государственная казна Франции. Он подходит к нашему столику и здоровается.
– Это Дюбуа, – говорит мне мой коллега так, словно вся моя предшествующая жизнь была лишь подготовкой к дню, когда я познакомлюсь с Дюбуа.
Рибо обращается к своему подчиненному:
– Садись и расскажи комиссару Сан-Антонио все, что знаешь, а за это время тебе приготовят сандвич.
Жратва для Рибо – это забота номер один. Он думает только о ней – Наверное, у него в брюхе живет солитер длиной с рулон обоев.
Дюбуа принадлежит к типу незаметных трудяг. Он из тех, кто покупает себе один костюм на десять лет, дома мелет кофе и моет посуду, при этом регулярно делая детишек своей благоверной. Должно быть, когда ему приносят пособие на детей, почтальону приходится укладывать деньги в чемодан... В общем, представляете себе, да?
– Ну что? – очень доброжелательно спрашиваю я.
– Значит, так, – приступает он к делу, – фамилия умершего, о котором идет речь, Пантовяк...
– Поляк?
– Да. В Орлеане прожил пару недель. Ни к кому не ходил, гостей не принимал. Если у него есть семья, то она, полагаю, осталась в Польше... Мотивы его жеста отчаяния остаются неизвестными...
В ораторском стиле Дюбуа я узнаю влияние Рибо. Мой приятель научил своих парней говорить газетным стилем: с большим количеством готовых образных выражений и фраз, какие можно найти в любом разговорнике для иностранцев.
Он продолжает:
– Это был человек, мрачный по характеру. Коллеги по работе думали, что он приехал в наш город после любовной неудачи... Он с тоской смотрел на девушек, а иногда плакал...
– О'кей, – бормочу я.
Только что услышанные сведения укрепляют мою уверенность в том, что я нашел идеального мертвеца.
– Твой пшек мне подходит, – говорю я Рибо, – я его усыновляю... За ним приедет катафалк с нашим шофером. Подготовь бумаги для транспортировки. Парень уезжает в Париж; официально по требованию кузена. Понял?
– Ладно.
Рибо смотрит на меня туманным взглядом.
– Ты когда уезжаешь? – спрашивает он меня.
– Немедленно.
– А не можешь задержаться на часок?
– Зачем?
– Я знаю одно местечко, где готовят печеного цыпленка по беррийскому рецепту. Это – шедевр французского кулинарного искусства.
– Вперед, на цыпленка! – кричу я со смехом...
В конце дня труп прибыл по назначению и лежит в маленьком конференц-зале здания, где располагается Секретная служба, в которой я работаю в звании комиссара.
Шеф наклоняется над покойником.
– Вы его измерили? – спрашивает он парня из лаборатории, присутствующего при сеансе.
– Метр восемьдесят три, шеф!
– Подойдет... Теперь вопрос зубов... Вернее, зуба...
– Мы ждем хирурга-дантиста. Он удалит нужный малый коренной и заменит его другим.
– Наверное, на трупе это будет непросто. – замечаю я.
– Ему за это платят, – отрезает шеф, который терпеть не может массу вещей, включая замечания.
– Значит, можно действовать?
– Давайте...
Парень из лаборатории уходит и возвращается несколько минут спустя в сопровождении коллеги с чемоданом. Тот достает из кармана резиновые перчатки, надевает их и открывает чемоданчик.
Внутри лежит мужская одежда: почти неношенный серый костюм хорошего покроя, белая нейлоновая рубашка, черный галстук, черные носки, черные кожаные ботинки.
Парни раздевают поляка и начинают обряжать в шмотки, принесенные с собой, не забыв начать с трусов...
Шеф присутствует при этом стриптизе наоборот.
– Может подойти, – говорит он.
– Все подходит, – отвечает сотрудник лаборатории, – кроме ботинок. Они слишком узкие. У этого парня здоровенные копыта! Носки еще сойдут, но колеса на него не натянуть. Он закостенел, как правосудие... Это тоже усложняет дело.
Шеф ласково поглаживает рукой свою элегантную лысину.
– Это неприятно, – шепчет он. – Очень неприятно... Скажите Блашену, чтобы он принес нам все ботинки, которые в последнее время привез из Германии. Он настолько кокетлив, что можно предположить без риска ошибиться, что он притащит дюжину пар! Поскольку у него сорок шестой размер, черт нас возьми, если мы не найдем ботинки по ноге этого мертвеца...
Что хорошо со Стариком – он думает обо всем. У него, как у брюггских кружевниц, работа делается без сучка без задоринки. Его идея о колесах Блашена – просто чудо.
И как он знает своих людей!
Блашен, говоря совершенно беспристрастно, самый некрасивый тип на всей планете: высокий, жирный, красная толстая морда усеяна бородавками с волосами и без. Прибавьте в качестве последнего штриха совершенно глупый вид, какой можно встретить только у постоянных жильцов дурдома! Его главное достоинство – ум. Тайный порок – кокетство.