Так мысленно оправдывал односельчан Бойцов – в то же время сознавая, что он не подвержен этой всеобщей пассивности. Даже идя ко дну, он будет барахтаться, пытаясь выплыть. Джоныч тоже такой. И старший сын Бойцова – жаль, что Артурку не отпустят сейчас из армии хотя бы на побывку, вот кто пригодился бы! Может быть, если дело дойдет до открытого противостояния, им удастся воспламенить народ собственным примером? Это был бы прецедент: обычные люди способны показать бандитам, где раки зимуют!
Согласившись на предложение помощи, Иван Андреевич заспешил домой. С ним громко поздоровался Коля Смит – мальчик, на четыре года старше Проши, такой же светловолосый, как родители. «Здорово, Николаище!» – шутливо откликнулся Бойцов, испытав мгновенный укол вины перед этим симпатичным и очень юным англичанином, не знавшим Англии.
Для детей Смитов родиной-матерью была Россия: неужели она обернется для них родиной-мачехой?
Впрочем, не всегда ли мы чувствуем себя виноватыми перед детьми, вглядываясь в состояние мира, который мы оставляем им в наследство?
МАРГАРИТА ГАНИЧЕВА. ВЗГЛЯД В ЮНОСТЬ
Почему люди, которых мы вычеркнули из своей жизни, не исчезают бесследно? Почему они при этом не исчезают в целом из бытия? Почему мы не гарантированы оттого, что человек, которого мы считали далеким прошлым, вдруг снова становится нам поперек пути? Все эти вопросы полуосознаваемо вращались в голове Маргариты Николаевны Ганичевой, и ни на один она не находила ответа. От человека, который сейчас всячески ей мешал, она один раз уже попыталась избавиться.
Все началось с вечеринки в гостях, куда ее, выпускницу МГУ, пригласил недавний староста группы. Как его звали? Ну вот, уже не помнит: Сева или Сема? В круглых очочках, старательный, нескладный, Сева или Сема принадлежал к тому типу мужчин, на которых не обращают внимания девушки, но с которыми оказываются счастливы женщины, если каким-то невероятным образом соглашаются поддаться на предложение руки и сердца... Вот и в отношении Риты Ганичевой, умницы и хохотушки, у старосты были серьезные матримониальные намерения: все ходил по пятам за нею, все нудил – и наконец добился своего: Рита согласилась пойти в его компании в гости, где должны быть общие знакомые. Там брачные планы Севы или Семы разбились в прах, и он, должно быть, сто раз пожалел о том, что повел предмет своих мечтаний не в кино и не в театр. В театре или кинозале, по крайней мере, темно, а здесь лампы горели достаточно ярко, освещая черноволосого красавца, похожего на Риту... Нет, не буквально похожего – Рита брюнеткой не была – но они подходили друг другу так, как только могут подходить юноша и девушка. Даже разница в росте у них была идеальной: черноволосый был выше настолько, чтобы бережно обнимать партнершу, прижимать ее к своей широкой груди. Это немедленно выявилось в танцах. Первый танец был из вежливости отдан старосте, к которому Рите приходилось наклоняться и который немилосердно наступал ей на ноги. Зато все последующие – ему, ему... Если бы проводился танцевальный конкурс, они завоевали бы первое место как лучшая пара – с такой латиноамериканской страстностью исполняли они произвольные па!
«Подо что же такое мы танцевали? – со слезами, которым ни за что нельзя прорваться наружу, допытывалась у своей памяти Маргарита Николаевна. – Под главный хит группы „Europe“, оставшийся, кажется, у них единственным. Потом еще как будто бы „Depeche Mode“, „I want you now“. А кроме того, всякая чепуховина наподобие „You are in the army now“, и даже „Любэ“ – „Атас, эх, веселей, рабочий класс“... Разве не безразлично нам было, под какую музыку соприкасаться крепкими, упругими, здоровыми телами, жаждущими удовольствий и любви? Молодые были, непритязательные, закончилась горбачевская оттепель, открывались новые капиталистические горизонты... Между прочим, „Атас“ Андрею больше всего понравился – я тогда даже не поняла почему».
Его звали Андреем. В тот вечер его звали только Андреем. Это потом, меньше недели спустя, Рита будет звать его и Андрейкой, и Андрюней, и Дрюнечкой, и даже Дри-Дри, – а его это именетворчество будет смягчать или раздражать, в зависимости от настроения... В тот вечер она успела только услышать, что Андрей – подзабытый и не слишком близкий знакомый хозяина дома: ходил с ним в одну школу, или играл в детстве в одной песочнице, или занимался авиамоделированием в одном кружке при Доме пионеров, или, может, сестра хозяина дома дружила с сестрой Андрея, что-то вроде того. Довольно-таки хлипкая характеристика, но с Риты в тот момент и такой хватало. Не просить же его паспорт показать? С какой стати, когда вот он, лучший паспорт – его лицо с темно-темно-карими, почти черными глазами, его слабо вьющиеся волосы, запах его разгоряченного пота, в котором угадывается что-то такое интимное, почти свое – то, что чувствуешь, когда утром, потягиваясь, зарываешься носом в свою подмышку... Мужчина выбирает женщину и женщина – мужчину по запаху пота. Тогда Маргарита Ганичева еще не читала этой психологической лабуды из популярных женских журнальчиков, а если бы и читала, не подумала бы применить ее в данном конкретном случае. Сексуальных партнеров подбирают по запаху пота – может быть, это верно, но при чем здесь секс, когда ее настигла любовь?
«Помни, что ты – девочка из хорошей семьи», – наставляли Риту мама и папа. Папа умер, когда она училась на третьем курсе, после чего мама усилила контроль. Девочка из хорошей семьи, без сомнения, предпочла бы Севу-Сему, который униженно скрылся в толпе, и Рита по сей день не знает, как он пережил то, что считал с ее стороны предательством, – возможно, в первый раз напился. Но дело в том, что, когда Ритины зеленые глаза встретились с почти черными глазами Андрея, всякое представление о том, что она – девочка из хорошей семьи, тут же испарилось. Пусть она не будет хорошей, пусть она будет плохой девчонкой, но она хочет быть с ним. И будет.
Нет, не в первый же вечер – зачем так плохо думать о моральном облике собравшейся компании? Пусть она была достаточно разношерстной, в программу вечера не входил группенсекс. Вернувшись домой в три часа ночи и не обращая внимания на нудный зудеж материнских упреков, Рита рухнула спать, даже не сняв косметику с утомленного личика. Наутро, когда она валялась в постели, черноволосый красавчик Андрей представлялся уже кем-то из области снов. Но они обменялись телефонами! В одной ажурной ночнушке Рита бросилась перетряхивать сумочку ради клочка бумаги с записанным номером – неужели потеряла? Клочок с криво начертанными цифрами и сокращением «Андр.» (по-гречески «мужской», «мужественный», отметила эрудированная Рита) выпал из кошелька, открывая череду сомнений: звонить первой или не звонить? Когда позиция «звонить» перевесила, оказалось, что по указанному номеру никто не берет трубку, и Рита принялась казнить себя за то, что слишком долго медлила.
Мама с ужасом наблюдала за дочерью, которая целый день (было воскресенье), нечесаная, едва накинув поверх ночной рубашки летний ситцевый халат, отиралась возле телефона: то ожидала звонка, то, как сумасшедшая, срывала трубку и накручивала диск (тогда все телефоны были дисковыми), скребя о пластмассу ногтями, не заботясь о том, что срывает с них лак. Дочь ее пугала: такая была разумная, что с ней стряслось? Риточка всегда была отличницей, выучилась на блестящего экономиста, благодаря связям покойного отца намеревалась в ближайшем времени завести собственное дело – и, казалось, это поглощало Риту целиком. Парни, танцы и прочие житейские радости, на которые были так падки ее сокурсницы, в ее глазах выглядели чем-то низменным, мелочным, какой-то мышиной возней. Вот и сейчас, видя страдания дочери возле безмолвствующего телефона, мать надеялась, что этот временный девический гормональный сдвиг обойдется без последствий.
Не обошлось... Когда Рите наконец удалось дозвониться до Андрея (фамилия у него оказалась редкая и приметная, Акулов, как у популярной в те годы киноактрисы), они проговорили подряд три часа, так что телефонная трубка едва не задымилась. За окном стоял жгучий июльский зной, а Рита так прижимала эту горячую трубку к своей щеке, словно замерзала и хотела об нее отогреться... А спустя еще четыре свидания и бесчисленное множество телефонных разговоров, сконцентрировавшихся на протяжении всего одной недели, Маргарита Ганичева поставила мать перед фактом: она переезжает к Андрею Акулову. Да, чтобы с ним жить. Да, без регистрации. И не как последняя проститутка, а как любящая женщина. Да, потом она, может быть, тысячу раз об этом пожалеет, но сейчас она поступит именно так и никак иначе. Она отвечала матери в снисходительном тоне, точно ребенку, который своими глупенькими вопросами не в состоянии смутить взрослого, поступающего так, как должен поступить. И только последний вопрос вывел ее из себя: