Они были своеобразные люди. Крайне своеобразные. В основном мужчины – женщин среди них Рита видела всего раза два, и то они производили впечатление запуганных, потертых, нанятых на один вечер статисток, которым не светит титул примадонны. А мужчины – в них было что-то особенное, то, что, вопреки внешней несхожести, сближало их всех, как бы стригло под одну гребенку. Одни выглядели так, будто вперлись в московскую квартиру из какого-то дикого леса, другие, напротив, казались королями в изгнании; одни могли нагрубить Рите, другие отличались изысканными манерами, но было в них что-то... одно и то же... одно... В те времена Маргарите Николаевне не приходила на ум поговорка «одним миром мазаны». А зря. В попытках определить, чем они по-настоящему занимаются, она ухватилась бы за возможность побывать на одном из таких вечерних приемов: с ее-то экономическим образованием она могла бы многое для себя прояснить. Но Андрей был против. «Солнышко, Рита, зачем тебе слушать наши скучные деловые разговоры, в которых ты все равно ничего не поймешь?» Поэтому роль Риты сводилась к формальному «Подай – принеси», ну и к заключительной части, когда гости напивались и принимались вести себя недостойным образом. Даже короли в изгнании превращались иногда в пьяных биндюжников.
Наверное, Рита могла бы взбунтоваться, прогнать тех из них, которые не лучшим образом влияли на Андрея. Но дело в том, что тогда вместе с ними этот дом пришлось бы покинуть и ей: Андрей не стерпел бы такого самоуправства. «Твой Геныч положил мне руку на талию!» – сперва возмущалась Рита, но, получив от Андрея хладнокровное: «Если даже не на талию, а ниже, ты должна терпеть и не чирикать», – пришла к закономерному выводу, что гости для него важнее, чем она.
Что ж, надо смириться. Она на самом деле любила этого человека. И, как всякая женщина, мечтала о том, чтобы у них получилась настоящая семья. Возникновение этой «настоящей семьи» (так же, как изгнание невыносимых гостей) связывалось в ее сознании с основанием собственной фирмы, которая будет приносить стабильный доход и откроет большое поле деятельности – для Риты и для Андрея. Для оптимизма имелись все основания: фирма, как спущенный на воду корабль, выруливала уже в воды отечественного бизнеса, но Рита все еще выжидала, боялась признаться Андрею в том, что она его обманула – против его воли продолжила заниматься делами, тогда как он ждал от нее совсем другого.
Женщина в его понимании должна лишь служить мужчине, обслуживать его, выполнять все его прихоти и желания. Теперь Рита ясно убедилась в том, во что раньше не хотела поверить. Ее Андрейка, ее несравненный капитан Дрейк, ее соблазнительный Дри-Дри многократно доказывал ей свою правоту в вопросе о роли женщины: и на словах, и – когда аргументы кончались – кулаками. Да, Рита никогда не поверила бы, если бы ей сказали, что она когда-нибудь станет терпеть побои от мужчины. Но это было так. Обнаружилось, что молодой человек, которому она доверяла – и которому, что обиднее, она доверилась! – агрессивен, озлоблен, брутален и не терпит иного мнения.
В сущности, ей следовало уйти от него уже тогда, когда он в первый раз начал ее избивать – не просто залепил пощечину, что можно было бы объяснить несдержанным взрывом чувства, а опрокинул на пол и принялся наносить точно рассчитанные болевые удары, словно врагу. Но за тем эпизодом последовало бурное примирение: Андрей на коленях умолял его простить, целовал руки, и она простила. А когда избиение повторилось во второй раз, они оба как будто бы уже привыкли... Нет ничего ужаснее вещей, к которым привыкаешь.
«Фирма, – повторяла Рита, как заклинание. – Фирма, фирма, фирма! Когда экономически все устроится, у нас с Андреем все будет по-другому. Он бьет меня потому, что срывает на мне злость, которую копит в процессе бизнеса. Неудивительно: это же для него трагедия – иметь дело с таким сортом людей, как наши гости! Когда я налажу дела в фирме, все будет по-другому...»
Это был третий вид проявления Ритиной наивности. И последний. Далее жизнь с присущей ей хирургической грубостью все расставила на свои места.
Началось все с полоски бумаги... Нет, началось все с Ритиных подозрений, что ей слишком долго уже не приходилось отправляться в аптеку за одной из разновидностей предметов женской гигиены, которые как раз тогда активно рекламировались по телевидению (и в газетах активно обсуждали, разврат это или нет). Не то чтобы Рита так уж бдительно следила за своими месячными, но такое долгое их отсутствие она смогла заметить, даже разрываясь меж двух половин своей жизни, в одной из которых она была бизнес-леди, в другой – домохозяйкой. Поэтому в аптеку она все-таки наведалась – но не за прокладками (в этом отвратительном слове Маргарите Николаевне всегда чудилось нечто сантехническое, представляющее ее самое в виде прохудившейся трубы), а за двумя мудреными полосками в коробочке, на которой было написано «экспресс-тест». Первую она загубила, не разобравшись в инструкции, зато со второй справилась на «отлично». И полоска показала... То, что должна была показать.
Иными словами, подтвердила худшие подозрения Риты. Или следует сказать «лучшие подозрения»? Только бывают ли подозрения – лучшими?
Во всяком случае, тогда, в туалете большой трехкомнатной квартиры на проспекте Мира, остолбенев с баночкой собственной мочи в одной руке и с бумажной полоской в другой, Рита меньше всего думала о радостях материнства. И даже вопрос: «Как с этим быть?» – не стоял на повестке дня. Она уже знала, что от этого ребенка – ребенка Андрея – она не избавится. Мысль, которую она наиболее четко сформулировала, выглядела следующим образом: «Надо ли говорить об этом Андрею?»
Логичная по форме – Рита настолько привыкла раздваиваться между домохозяйкой и бизнес-леди, что забывала порой, где же истинная она, – мысль при этом была абсолютно безумной по содержанию. Еще два, ну, три месяца, и скрыть увеличение живота от Андрея не удастся. А дальше? Нет, единственный выход – сказать все сразу и сейчас. Андрей, скорее всего, будет недоволен, он не любит возникновения новых проблем, но потом, наверное, обрадуется. Особенно если получится мальчик. Но надо же его подготовить... А как подготовить? И Рита выбрала способ, оказавшийся наихудшим. Она, применив узкопрактическое здравомыслие, сообразила, что у нее накопились для Андрея две новости. Одна крупная – ребенок, другая помельче – фирма. Лучше начать с той, которая помельче.
Андрей слегка удивился, когда, придя с работы (или из того места, которое он называл работой), застал дома богато накрытый стол и Риту, накрашенную по гостевому варианту.
– Я не говорил тебе, что приду с друзьями, ты перепутала, – сообщил он, рассеянно поцеловав Риту в щеку. Целовать измазанные помадой губы он терпеть не мог, даже запрещал ей пользоваться косметикой, когда предстояло остаться наедине.
– Я ничего не перепутала, – с достоинством ответила Рита. Сейчас она чувствовала себя очень сильной – сильной за двоих. – Нам надо с тобой поговорить, Андрюша.
– О чем, любимая? Хочешь получить еще денег на ведение хозяйства? Пожалуйста, дам, сколько тебе надо. Ни в чем себе не отказывай, купи красивое платье или, я не знаю, что там вам еще, женщинам, надо, сережки-висюльки какие-нибудь...
Рита отвела его руку, в которой он сжимал пучок стодолларовых купюр.
– Не надо, Андрейка. Ты у меня самый щедрый, я знаю. Но нам уже не надо ограничивать себя. У нас достаточно денег не только на висюльки, но и на новую иномарку.
– Ты о чем? – насупился Андрей.
Рита, не замечая его сдвинутых бровей, переполненная только своим внутренним настроем, в котором преобладал восторг, начала торопливо излагать историю своей фирмы, сколько сил она в нее вложила, и то, что фирма начала уже приносить доход... Андрей не дослушал.
– С кем ты спала ради этого? – грубо спросил он. Под кожей его лица перекатывались желваки, под рубашкой – бицепсы.
– Андрей, о чем ты говоришь? – возмутилась Рита. – Ты во мне сомневаешься?