— Салют, камарады, — вошедший чуть подволакивал левую ногу. Его тонкое, породистое лицо обрамляли совершенно седые волосы. На скуле были видны следы ожога. Глаза были внимательными и холодными.
— Это я, Эдичка. Спасибо вам, что вытащили.
— Как доехали? — встрял неугомонный Пинчук.
— Ничего. В тюрьме было хуже, — скупо проронил знаменитый писатель. — Вы не боитесь международного скандала?
— Боимся, — честно признался Президент. — Но ведь они собирались вас убить.
— Могли? Они это делали, — Лимонов криво усмехнулся. — Вы знаете, что такое российская тюрьма, и как там обращаются с политическими?
— Послушайте… Нам предстоят ещё кое-какие формальности, — заторопился Ющенко. — Мы готовы предоставить вам политическое убежище, но не готовы взять на себя ответственность за ваш побег…
— Я уже предлагал один вариант. Я могу сначала появиться на территории третьей страны. Скажем, в Тирасполе. Там меня знают.
— Тираспольское правительство не признаёт никто, кроме Украины, — вздохнул премьер.
— Вот и мы поддерживаем сепаратистов, — подал голос Медведчук.
— Они за Союз, — возразил Пинчук. — И никогда не выступали против территориальной целостности Молдавии. Они борются с кишинёвским режимом, а не…
— Все эти тонкости объясняйте Совету Европы, — парировал Медведчук.
— Кстати, — Лимонов по-прежнему стоял в дверях, не делая попыток войти, — вы можете как-нибудь… э-э… помочь Дугину и Проханову?
Сидящие в зале переглянулись. Президент опустил глаза.
— Нет, не можем, — тихо сказал Ющенко. — Поймите, — его голос дрогнул, — мы всё знаем… мы знаем, где их держат… и как их ломают… но они выдержат. Ельцин не будет их ликвидировать. Их головы нужны ему для большой игры, как средство давления на нас. А вот вас он ненавидел лично. За ваши книги. За то, что вы говорили людям правду. Понимаете?
— Что ж. Спасибо. Признаться, я предпочёл бы, чтобы вы вытащили оттуда не меня, а товарища Дугина. Он гений, а я просто бойкий литератор, — так же холодно сказал Лимонов. — Извините, я пойду.
Дверь закрылась.
В зале повисло молчание.
— Н-да… Вот тебе и автограф, — начал было Пинчук, и осёкся под взглядом Ющенко.
— Когда-нибудь, — наконец, сказал Президент. — Когда-нибудь.
* * *
— Теперь можно говорить, — наконец, сказал гость, убирая в сумку сканер-блокиратор. — Все «жучки» блокированы. Скрытые камеры тоже.
Хозяин кабинета посмотрел на гостя с невольным уважением.
— Откуда у вас такая техника? Американская? У нас ничего подобного нет…
— Почему же американская? — гость с удовольствием устроился у окна, и дёрнул за шнур. Жалюзи поднялись, и он увидел то, что снилось ему по ночам все эти десять лет: набухшую красными огоньками артерию Калининского проспекта.
Хозяин кабинета ждал.
— Техника наша, — гость усмехнулся. — Теперь Южмаш делает отличную электронику.
Хозяин кабинета поднял бровь.
— Вы говорите — наша? В смысле — украинская?
— Наша. Просто наша, — веско ответил гость.
— Я хочу вам сказать одну вещь, — хозяин кабинета нервно почесал переносицу. — Разумеется, я остаюсь патриотом… и, конечно, верю… верю в то, что мы будем вместе. Рано или поздно. Но… я уже давно живу здесь. В России. И… я стал лучше понимать русских.
— Великороссов, — веско поправил гость.
— Ну да, великороссов… это, конечно, правильнее, но у нас так не говорят… — хозяин едва заметно выделил слова «у нас».
— Вот оно что… А может быть,у вас — гость жирно подчеркнул голосом последние слова — уже принято называть себя как-нибудь ещё? Скажем, арийцами?
Хозяин кабинета искоса посмотрел на гостя.
— Вот так мы будем разговаривать, Вадим? После десяти лет?
— Вот так мы будем разговаривать, Сергей. После десяти лет. Если ты так… изменился.