Прежде чем он упомянул о том, как попал в рабство, она ловко перевела разговор на техническое оснащение их "Зарницы". Мальчик был рад отвлечься от грустных воспоминаний. Глаза его заблестели, когда он с воодушевлением начал рассказывать обо всех усовершенствованиях, которые они с отцом сделали своими руками. Она снова перевела разговор на другое, прежде чем он вспомнил, что корабль, бывший их домом, захватчики развеяли в пыль, сгрузив с него все ценное.
Ариэль еще ни разу не произнес слова "пираты", однако для Нэлзы все было очевидно с самого начала. Как еще свободнорожденный юноша из хорошей семьи может оказаться в таком положении, в каком она его нашла? Она не хотела, чтобы он говорил об этом. Пару раз ей приходилось вести дела с пиратами, так что нравы их знала не понаслышке, а о том, что они вытворяют на захваченных кораблях, ей рассказывали предостаточно. Мальчику, может быть, и полезно выговориться, излить душу, по крайней мере, так сказал бы психолог или исповедник, но ради всего святого, я не хочу об этом слышать, подумала она.
"Я не хочу об этом слышать!" - хотелось ей завизжать, когда несколько часов спустя глухой прерывистый голос мальчика в темноте каюты вонзался ей в уши, когда она прижимала к груди его голову, и на руки ей капали горячие слезы, непонятно - его или ее собственные.
Была ночь по корабельному времени, все огни потушены, двигатели ровно гудели, и Нэлза лежала на койке, вслушиваясь в темноту и гадая, что ее разбудило, как вдруг звук повторился - шорох, тихий стон, всхлип, снова шорох. Парню приснился дурной сон, подумала она, не шевелясь, надеясь, что он сам успокоится и заснет, она же не воспитательница в детском саду, чтобы гладить его по голове и подтыкать ему одеяло... Снова стон, и теперь можно различить слова:
- Пожалуйста, не надо, не трогайте меня, пожалуйста, нет, не надо...
Услышав сдавленные рыдания, Нэлза срывается с постели и наклоняется над мальчиком. Он ворочается, из-под закрытых век струятся слезы, прочерчивая на щеках мокрые дорожки, он продолжает умолять, и голос его во сне звучит совсем по-детски, беспомощно и жалобно:
- Не надо, нет, нет, пожалуйста...
- Парень, проснись, черт тебя дери!
Нэлза трясет его за плечи, он открывает глаза - совершенно безумные от ужаса, с воплем отталкивает ее руки, пытается вырваться, твердя все те же слова, как заклинание; она блокирует его сопротивление, прижимая его к себе крепко, но осторожно, и говорит на ухо ровным спокойным тоном:
- Ариэль, это сон, это всего лишь сон, ты меня слышишь? Никто тебе ничего не сделает, успокойся, все в прошлом, их здесь нет, тебе приснился кошмар, ты слышишь меня, Ариэль?
Дрожа всем телом, он обхватывает себя за плечи и прячет лицо у нее на груди. И машинально Нэлза поднимает руку и проводит ладонью по его волосам - интимный жест, какого она не позволяла себе многие годы. Она успевает удивиться самой себе, как вдруг мальчик начинает говорить, голос хриплый и полный страдания, и когда смысл слов доходит до нее, сердце отзывается болью:
- Они убили моего отца, и я думал, что это худшее, что случилось со мной, что ничего не может быть хуже... его поставили к стене и расстреляли из бластеров, но уже через пару часов я мечтал о такой смерти для себя, я просил проявить хоть каплю милосердия и убить меня, но они только смеялись...
- Перестань, перестань, ты не должен рассказывать, - твердит Нэлза, но он ее не слышит, он еще не совсем очнулся от кошмара и не понимает, где он и с кем говорит, воспоминания язвят его, и он не может замолчать, не может остановиться, его всего трясет, это похоже на лихорадочный бред:
- Я был не готов к такому, я не подозревал, что так может быть, мне никогда не говорили, я даже не понял, что они хотят делать, когда они сорвали с меня одежду и голого притащили в каюту... Их было семеро, семеро, я считал, чтобы не свихнуться, я представлял, что это происходит не со мной, будто я наблюдаю со стороны... Они меня били, чтобы я не сопротивлялся, насиловали и снова били, и под конец я делал все, что они хотели, все, даже брал в рот, когда они приказывали, и это было даже лучше, потому что по-другому было больно, очень больно, они разодрали мне там все в кровь... вначале я думал, что не буду унижаться, кричать, просить, но было так больно, что я кричал почти все время, пока мог, и умолял их отпустить меня или хотя бы убить... но они только смеялись и наваливались на меня один за другим, или даже двое сразу, и когда последний закончил со мной, первый снова был готов... и я молился о том, чтобы потерять сознание, чтобы перестать чувствовать, чтобы умереть, но судьба не была милосердна ко мне... они еще несколько раз притаскивали меня в каюту и пускали по кругу, пока летели на Эскузан, но я почти все время был не в себе и ничего не помню до того момента, как очнулся в доме Альрика и узнал, что я теперь раб, собственность, что меня продали ему, как скотину, как вещь...
Знал бы он, у кого ищет сочувствия, а, Нэлза? Его рассказ не вызовет ли к жизни твоих собственных демонов, которые начнут терзать тебя по ночам, как десять лет назад? Не начнешь ли ты снова просыпаться от своих же воплей, вся в слезах, как раньше?
- Замолчи! - крикнула она, задыхаясь, чувствуя, как ее саму начинает охватывать предательская дрожь. - Замолчи!
Она не могла бы сказать, к кому обращены эти слова - к Ариэлю или к ее внутреннему голосу, язвительному и циничному альтер эго, донимавшему ее уже столько лет.
Мальчик вздрогнул и замолчал. Похоже, ее резкий окрик привел его в себя - он пошевелился, отстранился от нее и сел, избегая встречаться глазами.
- Простите, госпожа Нэлза, - произнес он тихо. - Это больше не повторится, если вы будете давать мне снотворное на ночь.
Она незаметно смахнула слезы и какое-то время сидела молча, стараясь проглотить комок, застрявший в горле. "Как я могу оставить его так, без утешения, без слова участия и поддержки? - билось в ее мозгу. - Как я буду смотреть ему в глаза и делать вид, что ничего не произошло?"
- Ариэль, тебе не за что извиняться, - заговорила она чужим, деревянным голосом. - Это всего лишь кошмарный сон. Если и есть в этом чья-то вина, то только моя, потому что я заставила тебя вспомнить о прошлом. И не думай, пожалуйста, что я стану презирать тебя за то, что с тобой случилось. Знаешь, жизнь очень жестока временами, и я встречала много людей, пострадавших еще хуже, чем ты...
- Да, наверное, в вашем мире такое не редкость. Вас трудно чем-то поразить, госпожа Нэлза, - сказал он с горечью, отворачиваясь.
Она выругалась про себя, понимая, что говорит не то, что надо, что ее слова только заставляют его замыкаться. Повинуясь какому-то неясному порыву, Нэлза взяла его за плечо и развернула к себе. Глаза его казались в полумраке совсем черными, уголки губ печально опустились вниз.
- Послушай меня, Ариэль. Тебе нечего стыдиться - ни того, что случилось, ни того, что ты был со мной откровенным. В том, что ты попал в руки подонков, нет твоей вины, и в том, что тебе снятся кошмары - тоже. Кошмары - это еще не самые худшие последствия, какие могли быть, так что считай, тебе повезло. Ты жив, ты свободен, ты теперь сам выбираешь свою судьбу. Не позволяй воспоминаниям испоганить душу, отравить твою жизнь! Такие вещи нельзя держать в себе, и приходит время, когда нужно выплеснуть их, рассказать кому-то, и это тоже не стыдно, поверь мне, мальчик. Время пройдет, и они потускнеют в твоей памяти и исчезнут почти без следа. Прими свое прошлое как данность, отбрось его, как змея сбрасывает кожу. Иначе эти насильники, эти пьяные отвратительные скоты с хлыстами всегда будут с тобой, до самой смерти.
Нэлза, о хлыстах он не говорил ни слова.
Он долго молчал. Она безуспешно пыталась придумать, что еще ему сказать, как его успокоить, как достучаться до него через ту стену, которой он отгородился от мира, когда он, наконец, взглянул ей прямо в глаза и сказал почти шепотом: