И потянулись годы пустоты. В них были сражения, но горячка боя не дарила былого упоения. Были бешеные скачки по степи, но он больше не чувствовал биение сердца Великой Сестры, разбуженной копытами верного друга. Подрастал сын, но воин так и не смирился, что был рождён он другой.
И были женщины…Гордые орчанки и утонченные эльфийки, суровые девы из северных земель и изнеженные дочери юга, аристократки и простолюдинки, но ни одна из них не смогла сравниться с той, что мелькнула в его жизни, как падающая с неба звезда…
Много раз орк спрашивал себя, чем она смогла взять в плен его сердце? И не находил ответа. Не красавица, он видел намного красивее. Неуступчивая и язвительная, а женщина должна знать свое место и не перечить мужчине. Жёсткая, не умеющая прощать и не знающая смирения. Не стыдящаяся показать мужчине свою страсть и все же такая ранимая…
— Она просто не похожа ни на кого, — завывал ветер.
— В ней горит огонь, — трещали горящие поленья.
— В ее глазах отражается жизнь, — шептала ночь.
— Ты не смог разглядеть в ней Судьбу, — шелестела выжженной солнцем травой степь.
Отбросив пустую бутылку, он поднял глаза к небу и яростно крикнул:
— Да что же в тебе такого, что я столько лет не могу тебя забыть?!
— Не пытайся понять то, чему нет объяснения, — из мрака ночи на свет вышла фигура, закутанная в белоснежный плащ.
При ее появлении воин перекатился по шкуре, схватил меч и приготовился отразить нападение. Но нежданный гость, показав пустые руки, опустился напротив. А когда он снял капюшон, и пламя костра осветило его лицо, по спине орка зазмеился холодный пот. Таинственный путник оказался мужчиной с нечеловечески прекрасным лицом и бездонными глазами, смотрящими прямо в душу. Казалось, будто он заполнил собой все пространство, и от него исходит всесокрушающая сила, заставляющая упасть на колени и склонить голову.
Орк вдруг увидел, как рождался его мир… как строились, а потом заносились песками города… как сменялись поколения людей… как на месте огромного леса возникла Великая Сестра…Духи… какая же первородная сила вышла из темноты к его костру? Один из Ушедших Богов? Демон? Вестник Старухи?
Воин насторожено замер, и все его тело стало напоминать сжатую пружину, готовую в любой момент распрямиться и нанести удар. Пусть этот удар будет последним, но умирать без боя, как покорная овца, не станет ни один сын вольного народа. И гордо взглянув в лицо незнакомцу, он твёрдо спросил:
— Ты пришёл за мной?
Прошла целая вечность, прежде чем вождь сыновей степи услышал усталое:
— Я не посланник смерти, орк, а такой же, как и ты, путник, бредущий по жизни, как нищий слепец. Только тебе повезло больше, чем мне, ты потерял ту Женщину, что не даёт нам покоя, а моей она никогда не была.
Закончив говорить, незнакомец замер, а через один удар бешено колотящегося сердца воин услышал вопрос, который терзал чужака с тех самых пор, как застывшая много веков назад душа освободилась от сковавшего ее льда равнодушия:
— Ответь мне, как ты, простой смертный, столько лет можешь жить с такой раной в сердце? Что даёт тебе силы жить, зная, что Она никогда не будет с тобой? Как ты выносишь эту боль, что выгрызает твою душу каждое мгновенье? Что даёт тебе силы жить, ответь мне, брат степи. Потому что я, Творец Миров, не могу больше выносить эту каждодневную пытку.
Закончив говорить, он горящим взглядом впился в лицо орка. Повисла звенящая тишина. Казалось, будто вся Вселенная замерла, ожидая ответа…Мгновения закручивались в тугую спираль ожидания вокруг застывших мужчин. Брату степи казалось, что в его голове стучит, как набат:
— Расскажи ему, он имеет право знать, он поймёт тебя, как никто другой…… облегчи свою ношу…
Но орк упрямо молчал, не желая открывать сокровенное. Молчали полуразрушенные идолы…Молчала истерзанная земля, потрескавшаяся от обжигающего солнца. Пасущийся неподалёку гшэрд перестал всхрапывать и насторожено замер, раздувая чуткие ноздри. Казалось, будто замолчал целый мир….И только Великая Сестра одобряющее прошептала:
— Ты правильно делаешь, брат, никогда не открывай незнакомцам душу…даже тем, кто одной силой мысли может создать или разрушить целый мир.
Слова степи были услышаны нежданным гостем, и он, признавая свое поражение, склонил голову и тихо обронил:
— Ты правильно делаешь, вождь, что молчишь. Душа подобна горному озеру, она манит к себе, и слишком многим к ней хочется прикоснуться. Кто-то, мучимый жаждой, решит напиться и невольно замутит воду, внося, как песчинки, сомнения. Кто-то прополоскает запылённую одежду и поднимет воспоминания, похороненные в самой глубине и лежащие на дне, словно ил. И очень немногие просто постоят на берегу, любуясь кристальной чистотой…
Чужак замолчал, а опытный воин, с лёгкостью читающий степь, как открытую книгу, заметил, как глаза пришлого, ещё несколько минут назад горящие неистовым светом, заволокло пеленой тоски, и они стали зеркальным отражением его собственных глаз. И орк вдруг понял, что мужчина, кем бы он ни был, страдает не меньше его. Что это гордое воплощение силы готово просить помощи у простого орка. Орка, пытающегося жить, будучи обречённым на медленную смерть от одиночества.
Глядя, как незнакомец нервно сжимает кулаки, воин, давно забывший, что такое милосердие, отложил меч, подошёл к нежданному гостю и, положив руку на его плечо, позволил бушующему в нем вихрю отчаянья вырваться наружу:
— Когда в твоей груди поселяется боль, то поначалу ты боишься дышать. Тебе кажется, глоток воздуха убьёт тебя, и ты сдерживаешь дыхание. Но жажда жизни оказывается сильнее…И ты осторожно делаешь вдох…Тебе не становится легче, боль все так же терзает, но однажды ты просыпаешься и понимаешь, что привык к этой боли. Она врастает в тебя, как дерево, растущее на склоне горы, врастает в землю, чудом занесённую туда ветрами. Ты научишься жить с этой болью, как когда-то научился ходить. И придёт день, и ты поймёшь, боль стала частью тебя… Иногда она будет для тебя занозой, навечно поселившейся в сердце…а иногда она будет превращаться в дикую кошку. И когда ты уверишься, что зверь мирно дремлет у тебя на груди, он вдруг выпустит когти и полоснёт ими, как кинжалами, по зарубцевавшейся ране. Ты будешь биться в агонии, умоляя послать тебе смерть, но забвение так и не придёт… А ты снова начнёшь привыкать к своей вечной пытке, день за днём, зная, что завтра твоя боль не утихнет.
Орк говорил все тише и тише, признавая свое поражение. Казалось, что воин смирился, сдался судьбе…Но вдруг он резко вскинул голову, яростно сверкнул глазами, и его голос зазвенел, как тетива, натянутая на оголённых нервах:
— Чаще всего боль терзает тебя по ночам, когда ты молишься богам, чтобы они избавили тебя от этой муки, но они, как в насмешку, заставляют память переживать минуты, когда Она была рядом. И ты подобно скупцу, пересчитывающему монеты, будешь перебирать воспоминания… Ты спрашиваешь, что даёт мне силы жить? Я отвечу. Это надежда, маленькая искра глупой надежды на то, что я вновь увижу Ее. Пока есть надежда, я готов терпеть эту муку и жить ради призрачной встречи.
Последние слова он прокричал, и его голос разнёсся по всей степи, а где-то вдалеке эхом отозвались разбуженные Духи:
— Ради Неё ты будешь терпеть….ради нее…..
И бездушная ночь содрогнулась от силы его любви к Женщине и, как одинокую слезинку, уронила звезду, прочертившую след на чёрном покрывале небес.
— Он достоин ее, — прошелестела Великая Сестра, но в этот раз ее никто не услышал.
*
Ер-рейг-Глос… Колыбель Демиургов, мир навечно застывшего совершенства и стерильной красоты. Мир, в котором землетрясения не смещают полюса, а безжалостные цунами не погребают под смертоносными волнами целые континенты. Здесь нет палящего солнца, превращающего цветущие долины в безжизненные пустыни; покрытых многометровыми льдами студёных морей; непроходимых джунглей, кишащих хищными тварями. Тут нет ничего, что может причинить даже невольный вред хозяевам вечно цветущего эдемского сада.