Все кончается. Меня не держат. Меня не трахают. Я лежу на кровати. Что есть я? И есть ли я? Пусто, пусто, пусто.
Он подходит ко мне. Присаживается на корточки. Не вижу его, будто смотрю сквозь него.
— Ну что, уже ты не такой смелый? Сейчас бы ты отказал мне?
Я не могу ответить. Не могу пошевелить языком. Не могу дышать. Все кружится.
— Запомни – Давиду Туманову никто не отказывает.
Так вот он кто. Я много слышал о его жестокости, беспринципности и безнаказанности. Да, он легко может меня убить. Он может на кусочки меня порезать прямо на улице, и никто никогда не признается, что видел его с кровавым ножом в руке. Все в городе его боятся. Все под ним – менты, местные депутаты, проститутки, сутенеры, наркоторговцы.
Он выдыхает мне в лицо дым, густой и сладкий.
Я не чувствую рук и ног.
— Парни, кончайте с ним, — так же равнодушно, без сожаления.
В руках насильников пистолет. Сердце пропускает удар. Успеваю лишиться сознания, прежде чем звучит выстрел.
========== Часть вторая ==========
Удивление от осознания того, что я жив, затмевает остальные чувства. Как же так? Приподнимаюсь. Озираюсь. Тот же номер отеля, та же кровать в бурых пятнах, тот же сладкий запах табака, навсегда врезавшийся в мою память. У меня не прострелена ни одна часть тела. Странно. Почему меня оставили жить?
Шевелюсь. Зря. Боль, широко ухмыляясь, мгновенно подчиняет мое тело. Тяжело дышу. Не думать, не думать, не думать… Нужно подняться, одеться и домой. Бежать, прятаться. Самое сложное – встать на ноги. Штормит, тошнит. Нагнуться за валяющимися в пыли джинсами – вообще подвиг. Мне удается одеться только через десять минут. Стискиваю зубы. Слезы так и стоят в глазах, но я не могу плакать.
На улице темно, ветер пробирает до костей. Денег с собой нет, сотовый найти не смог, наверное, все отобрали. Что делать? До дома идти час, не меньше, а я едва стою на ногах. Однако выбора нет. Ковыляю. Долго. Шарахаюсь от редких прохожих, от света фар, изредка проезжающих машин. Рассвет все не наступает. Он, наверное, никогда не наступит.
Дом.
Такой чужой. Последние силы уходят на то, чтобы подняться на лифте на мой восьмой этаж, достать из-под плинтуса запасной ключ, открыть дверь и рухнуть на пол в прихожей.
В забытьи на полу я пробыл несколько часов. За это время взошло солнце, осветив своим бледным светом мою небольшую квартиру. Я слышал, как беспрестанно хлопают створки лифта, как соседи собираются на работу, как кто-то включил громко телевизор с утренними новостями. Все это никак меня не касалось. Все шло так, как и вчера, как и позавчера. Их жизнь не изменилась. А моя - уже навсегда.
Открываю глаза, рассматриваю пыль под комодом. Мысль, посылаемая разумом, тревожно пульсирует, заставляя подняться, выпить обезболивающее, принять душ и забраться под теплое одеяло. Подчиняюсь. Тело действует само. Руки находят аптечку, пару таблеток, стакан воды, выпитый залпом, горячий душ, новая волна боли и сон.
<center>***</center>
Уже ночь. Меня трясет. Я проснулся от того, что по щекам текла соленая влага. У меня случилась истерика во сне, ну надо же. И так бывает. Обидно, жутко обидно. Неправильно… ужасно… как такое могло произойти? Ледяной пот на лбу, дрожащие руки, которые я никак не могу успокоить. Почему я позволил этому случиться? Ведь это я виноват! Кричу, прикусываю подушку.
Не могу уснуть. Надо отвлечься.
Встать на ноги почти не реально. Заставляю себя. В холодильнике - водка на нижней полке. Осталась еще с нового года. Полбутылки. Пара минут. Жар внутри. Мокрое лицо от слез, мокрое от испарины тело. Хнычу, как маленький ребенок. Почему?.. Я проваливаюсь в бездну прямо тут, на кухне, возле теплой батареи.
<center>***</center>
Звонок. В дверь. Испуг. Бешено стучащее сердце. Зачем-то иду, открываю. Вскрик. Не мой.
— Что с тобой? – Рината. С порозовевшими щеками от холодного осеннего ветра.
— Приболел, — глухо выдавливаю из себя слова. Бреду в спальню, к кровати, падаю, сжимаю зубы от боли.
— Выглядишь хреново, Ами.
Ами или Аметист, мой сценический псевдоним. Но, как водится, мы часто путаем игру с жизнью. Только не сейчас. Я поднимаюсь на локтях и смотрю с несвойственной мне злостью на подругу, резко, оглушая, выплевываю ей в лицо:
— Я – Саша! Запомни ты это! Никакой не Ами, не Аметист!
Она вздрагивает. Я никогда не позволял себе кричать на нее.
— Прости, Саш, я…
Рината бормочет что-то еще, но я не слушаю. Прячу пылающее лицо в изгибе локтя. Хочу остаться один. Пусть она уйдет. Исчезнет. Пусть все исчезнут. Наверное, меня услышали. Я один, в своей бесконечной пустоте.
<center>***</center>
— Как ты? – заботливый голос Ринаты. – Ты умудрился простудиться. Не приходил в себя, пришлось вызывать скорую. Ну и напугал же ты меня!
— Да? – в горле пересохло, но подруга понимает меня без слов. Протягивает стакан с водой.
Жадно пью.
— Сколько я лежал?
— Сутки. Михалыч рвал и метал. Не верил, говорил, что ты загулял. В субботу же такая вечеринка намечается, если тебя не будет, то придет всем большой пипец. Михалыч очень просил.
Вздыхаю. Суббота через два дня. Я ничего не хочу, но понимаю, что должен. Михалычу я по гроб жизни обязан.
— Саш, — чувствую прохладную руку на лбу. – Что с тобой стряслось? Не ври мне.
— Я… — как вдруг захотелось ей все рассказать. Но тогда я не буду больше в ее глазах мужчиной. Не могу. Стыдно. Больно. – Рин, ты бы домой шла, Аля, наверное, скучает.
Аля – ее дочка, ей всего три годика. Рината часто берет ее на мои выступления. У меня есть даже такие юные поклонники.
— Да, — рассеянно кивает девушка. Не хочет уходить. – Так ты будешь в субботу?
— Буду, — уйди уже наконец.
<center>***</center>
Суббота. Час стою перед входной дверью, боясь выйти на улицу. Весь взмок, рубашку под курткой, хоть выжимай. «Я должен, должен…», — пульсирует в голове. Внутри что-то кричит, что никому я не должен. Я беспомощно всхлипываю. Ну что же это я?
Замок, щелчок, обожженная кнопка вызова лифта.
Рината пригнала мою машину еще вчера. Сажусь в нее, закрываю двери, вцепляюсь в руль. Нервно вздрагиваю, когда мне приветливо сигналит соседка сидящая в своем мини.
Никогда еще я так долго не ехал до работы, не обращая внимание на сигналящие сзади машины, соблюдая все правила дорожного движения, пропуская всех вперед.
Рината нетерпеливо бегала по гримерке, помогая мне одеться. Михалыч выразил свою мысль кратко: «Явился». Оглядел меня. Яркий макияж скрывал бледность, Рината блестками и пудрой попыталась спрятать синяки. Задница саднила, но несколько привычных таблеток помогли на какое-то время забыть об этом. Я пью их горстями, иначе ходить бы не смог, не то что танцевать.
Сцена, бьющий в глаза свет. Все не так. Не получается. Движения рваные, дерганые, пластики никакой. От аплодисментов вздрагиваю. Боюсь посмотреть в зал. Поклон, бегу в гримерку, а теперь домой, в безопасность.
Стягиваю с себя шаровары и браслеты в перьях, выдергиваю заколки из головы, смываю обычной водой макияж. Ни хрена не выходит.
— Ами, — странный голос Ринаты. – Тебя зовет в зал один человек.
Закрываю глаза. Я так и знал. Мне не нужно гадать, кто это. Именно этого я боялся. Конечно, я могу сбежать, но он найдет меня. Не замечаю, что дрожу, салфетки выпадают из рук.
— Сказать, что ты не выйдешь?
— Нет!
Я кричу. Так говорить нельзя. Я должен выйти. Он ничего мне не сделает при всех. Натягиваю рубашку, джинсы. Ничего не вижу перед собой, когда спускаюсь в зал. Где он?.. Наугад иду к столику, за которым он сидел в прошлый раз. Правильно. Холодный, цепкий взгляд задерживается на моем лице. Усмешка, такая ненавистная. Меня мутит. В ушах стучит. Я сейчас упаду.
— Садись.
Мешкаю, на мои плечи опускаются несколько тонн в виде рук охранников. Ноги подкашиваются, но под меня успевают поставить стул. Почему так близко?.. Это он… меня насиловал? Не могу не посмотреть. Нет. Не он. Другой. Низкий, широкоплечий.