Проснувшись, как обычно, ближе к часу дня, Котов перекусил в гостиничном ресторане и отправился погулять. Чтобы не обращать на себя внимание, он нацепил неброскую ветровку, кеды и треники. В городах российской глубинки поголовно все молодые люди ходили в спортивных штанах. Из всех окон звучал и хрипел динамиками «Ласковый май».
От нечего делать Котов зашёл в продовольственный магазин. С тоской он перевёл свой взгляд от пачек с солью к пачкам с перловой крупой и дальше — к пирамиде, составленной из банок консервов «Морской салат».
Внизу, за витриной холодильника, рядом с горой развесного комбижира, лежала колбаса. С виду она была какая-то очень странная: непомерно толстая и рыхлая, довольно-таки странного цвета. Дима наклонился к стеклу и прочитал ценник: «Колбаса кровяно-растительная. Цена 40 коп/кг».
Пройдя ещё пару кварталов, Котов увидел очередь.
У самых дверей в магазин — там, где очередь утолщалась, принимала неправильные очертания и колыхалась как потревоженный беспозвоночный организм, в самой гуще толпы Дима заметил мужественно копошащихся Осипова и Лисовского.
Для них, кстати говоря, это была последняя поездка с группой «Форт». Лисовскому надоели томные и многозначительные взгляды Марусина, его «шутливые» прихваты и поглаживания, да и вообще вся эта тягомотина. В конце концов, в жизни имеют значение не только деньги. Что до Осипова, то он с самого начала терпел всю эту музыку только из солидарности с приятелем.
Дима окликнул друзей, встал на цыпочки и протянул через головы четвертной.
Минут через сорок они возвращались в гостиницу. В двух сумках позвякивали двадцать бутылок пива и три по 0,75 «Столичной».
Забрав свои бутылки, Дима направился в номер Степанова.
Тот валялся на кровати с гитарой, бессмысленно пощипывая струны и глядя в потолок. Котов сполоснул стаканы и налил пива.
Какое-то время пили молча, глядя в бессмысленное мерцание телевизора, принимавшего польские каналы.
— Утром домой звонил, — сказал Степанов. — Жена плачет.
— Да, она у тебя какая-то домашняя. Не умеет сама развлечься.
Опять помолчали, булькая пивом из бутылок в стаканы.
— А у тебя там что с этой Мариной?
— По правде говоря, крепко зацепила. Не всё сразу. Ещё не известно, как она там без меня время проводит… Ладно, освобождай стакан.
Котов открыл «сабонис» и разлил водку.
«Белые розы, белые розы…», — пела солистка на эстраде гостиничного ресторана. Степанов долго не возвращался из туалета, а Дима, подперев ладонью непослушную голову, разглядывал танцующих. Насмотревшись на похотливо двигающиеся девичьи фигуры, он повернулся и обвёл мутными глазами ресторан. У входа стояла женщина лет тридцати пяти с будящими воображение бёдрами, броско одетая и накрашенная. Женщина заметила Котова и слегка кивнула. Дима сделал пригласительный жест рукой, едва удержавшись на стуле. Женщина прошла между столиками, покачивая бёдрами, и подсела к Котову.
— Дима, — представился тот.
— Лариса. Ты что, один?
— Вроде как. Хотите выпить?
Дима налил, они выпили.
— Хотите пойдём ко мне в номер? — сказал Котов.
— Ненадолго, — сказала Лариса. — Цифра «двадцать пять» тебя не пугает?
Дима убедительно похлопал себя по карману, выпил ещё рюмку и поднялся.
— Ложись, я в ванную, — сказала Лариса.
Дима разделся и лёг.
Прошло несколько минут, Лариса подошла к кровати, потрясла Диму за плечо, похлопала по щекам, пошарила в его одежде, плюнула, выругалась, оделась и вышла из номера.
Котов крепко спал, зажав в кулаке презерватив. Бумажник лежал под матрасом.
Марина
Бесконечные котовские гастроли ставили Марину в положение неопределённости.