Наследников понять можно – такой удобный случай, чтобы поживиться за счет межусобиц соседских, навряд ли представится. Но он, Глеб, в ответе за все княжество в целом, и ему ошибаться нельзя. А посему надобно ждать слова Удатного. Благо, что он медлить не любит, поди, надумал уже что-то.
Мстислав Удатный и впрямь уже было надумал, но перед тем как собрать вече новгородское, решил в светлицу к дочери Ростиславе заглянуть. Ежели в поход на Рязань идти, то через переяславские земли. Тут князя Ярослава никак не миновать, а жена его – вот она, в светлице сидит, с девками дворовыми рубаху вышивает.
Это для всех прочих Мстислав в такой обиде на зятя за свой Новгород, что даже жену у него – свою дочь – забрал в качестве наказания. Да мало того – уже два посольства от Ярослава ни с чем отправил восвояси. Не отдам Ростиславу, и все тут!
На самом деле именно за город он особой обиды на зятя своего не таил. Ну, поцапались малость, пришлось поучить, на будущее урок дать – серчать-то чего. К тому же на битых и вовсе зла держать негоже. Наоборот, сейчас самое время к окончательному примирению прийти. Но для этого Ростиславу – дочку свою старшенькую – непременно вернуть надо. А как это сделать, когда она всякий раз на своего батюшку глядит, а в глазищах такая тоска смертная застыла, что все внутри переворачивается. Отец же родной – не зверь какой-нибудь.
О том, что не все ладно в их супружестве, Мстислав понял еще давно, спустя всего полгода после веселой шумной свадьбы. И пусть гордая дочь не жаловалась, но в весточках своих к отцу и добрыми словами тоже не сыпала. Вкратце если суть посланий ее изложить, то смысл их таков – нормально все. Живем, как и прочие. Да просьбы частые – румян с белилами прислать заморских, самых лучших. Слал, конечно, и гривен за них не жалел.
Чуть позже, и то от людей верных, а не от самой Ростиславы, прознал он и кое-какие подробности их совместной жизни. Тогда он и понял вмиг – зачем его умнице и красавице в таком количестве румяна с белилами понадобились. Негоже, когда на лице синяки видны. Что для холопки иной не в поношение, то для княгини переяславской – позор страшный. А для Ростиславы вдвойне – гордая у него дочка.
Однако и у каждой гордости предел наступает. Последнее письмо от Ростиславы ему в Галич привезли. И вновь жалоб в нем не было, только просьба с выбором подсобить – какой монастырь лучше всего выбрать. Да еще подпись внизу необычная – Феодосия. Никогда ранее дочь своим крестильным именем не подписывалась. Не любила она его. Ей больше по душе гордое княжеское было – Ростислава. Да и к монастырской жизни тяги у нее отродясь не было. Скорее напротив. «Чем рясу на себя надевать, так уж лучше сразу к русалкам. У них-то жизнь попривольнее», – говорила она всегда.
А тут и муж ее словно с цепи сорвался, решил любимый Новгород на колени поставить. Словом, все одно к одному – возвращаться надо. Потому и Ярослав, разбитый под Липицей и устроивший со зла страшный самосуд над ни в чем не повинными новгородцами и смолянами, оказавшимися на свою беду в Переяславле-Залесском, поехал, смирив гордыню, не к тестю, а именно к брату Константину. И просьба одна у него была – чтобы тот его Удатному на расправу не выдал.
Потому и Мстислав, обычно добродушный и незлобный, невзирая на все уговоры своего союзника, не захотел мириться с зятем – и к городу его не пошел, и даже видеть Ярослава не пожелал. Последнее – из опаски, что сдержаться не сумеет. Он и даров его не принял – счастье дочери на злато-серебро не купишь. Лишь потребовал, чтобы зять ему Ростиславу вернул.