В старой школе у Даши имелись две подруги. В классе Даша и обе Иры держались особняком. К одиннадцати годам все трое отличались повышенным интересом к взрослой жизни, гордились ранней менструацией и презрительно называли одноклассниц недоразвитыми малявками. Даша училась лучше всех в классе, а одна из Ирок, толстая Ирка Гусева, на литературе и истории у доски гордо и чуть пренебрежительно рассказывала то, чего на уроках не проходили. Издали толстую Ирку принимали за взрослую женщину. У нее была совершенно зрелая теткинская фигура с большой грудью, на которой почти параллельно полу лежал пионерский галстук.
— Ирка, ты, когда посуду моешь, руки над грудью или под грудью держишь? — смеялись подружки.
— У меня неправильный обмен веществ, а большая грудь, между прочим, очень привлекает мужчин, — гордясь своей женской статью, отвечала похожая на пионервожатую-переростка Ира.
Вторая Ирка, Кузнецова, по сравнению с тощенькой кощеистой Дашей и по-женски статной Гусевой выглядела чрезвычайно привлекательно. Светловолосую ладненькую девочку со стройными ножками, высоко открытыми коричневым школьным платьем, мужчины частенько провожали глазами на улице, а уж старшеклассники свистели вслед всегда. Иркин отец ходил в дальние рейсы и привозил ей из своих плаваний одежду невиданной красоты. К тому же все Иркины вещи были не детские, а такие, что при случае их могла бы надеть взрослая женщина: узкие платья, блузки в блестках, черные лакированные туфли. Нельзя сказать, что Даша мечтала о таких блестящих туфельках с перепонками, просто при виде этих туфелек у нее что-то физически происходило в животе.
Если Ирке случайно покупали пальто в соседнем «Детском мире», то выбирали приталенное, подчеркивающее фигурку, а не дурацкое прямое, да еще и красное, с блестящими пуговицами, как у Даши. Даша в нем была похожа на пожарника или на адмирала. Иркиной маме важно, чтобы было красиво, а Дашиной — чтобы было тепло. Соня в это красное адмиральское пальто умудрилась вшить двойной слой ватина для утепления. Пола пальто из-за этого оттопыривалась, и казалось, что у тощей Даши неожиданно толстый живот. Даша старалась это оттопыривание убрать и поэтому ходила, непрерывно наглаживая себя правой рукой по животу. Если правая рука была занята, то левой. Идет девочка, может, у нее живот болит, вот она себя и гладит.
Еще у Даши всегда, сколько она себя помнила, была кофточка. Кофточка не просто вариативная деталь одежды, а безусловный и непременный атрибут Дашиной жизни. «Холодно, надень кофточку!», «Сними кофточку, жарко!», «Возьми кофточку с собой в театр». Имелась всегда одна нарядная кофточка и одна каждодневная. Где Даша, там и кофточка! Даша с кофточкой не дружила, считала, что зря кофточка за ней по жизни вьется, но тут Соня была тверда: кофточка — это святое. В общем, Дашу одевали потеплее, старательно выбирая самые дорогие и уродливо-бесформенные вещи, будто специально сшитые для «девочки из приличной семьи».
Ирка самая первая, когда все еще только мечтали расстаться с косами, подстриглась под мальчика, что очень шло ее аккуратному скуластому личику. Ире Гусевой родители никогда ничего не запрещали, ей самой нравился ее длинный хвост, а когда Даша упросила наконец отрезать ее тощую косичку и сделать стрижку, как «у всех девочек», Папа с Соней два дня не разговаривал… Вот какие родители, не родители, а звери! Косичку Папа унес к себе и спрятал в письменный стол, в дальний ящик.
Ирка Кузнецова была гением, гением жизни, теоретиком быта.
— Дашка, Ирка, я в жизни не осилю столько книг, сколько вы уже прочитали, — смеялась она. — А про жизнь в сто раз больше вас знаю.
Действительно, для своих одиннадцати лет она понимала «про жизнь» удивительно много, а чего не знала, то планировала в ближайшее время непременно узнать и уложить на нужную полочку в своей хорошенькой головке. Дашин Папа, намекая на ее страстное любопытство, называл ушлую Ирку «типичный старый нос».
На перемене Даша и Ира Гусева, максимально приблизившись к Иркиным ушам, округляют глаза от удивления.
— Девочки, биологичке изменяет муж, — корчит страшную рожу Ирка.
Биологичка — полная тетка в спущенных чулках с прической-башней. Девчонки совершенно уверены, что в белобрысой башне у нее консервная банка. Биологичка никак не ассоциируется в их сознании с изменами и любовью.
— Я когда-нибудь ошибалась, начитанные вы мои? Почему она стала такая сумасшедшая, орет на каждом уроке? — Ирка делает страшные глаза. — Ей не хватает половой жизни!
— Ирка, ты гинекологический гений! — восхищаются подруги.
Читать она не любит и вслед за сказками подробно изучила только серый том под названием «О супружестве». Даша выкрала для Ирки дефицитную книгу из дома на два дня под честное слово, а Ирка неделю читала и в тетрадочку что-то выписывала, не могла расстаться, хотя Даша ей каждый день злобно шипела:
— Ты что, хочешь, чтобы меня родители убили?! Теперь, начитавшись вдоволь и сделав конспект, Ирка с полным знанием дела уверяет:
— Она такая нервная, потому что ей не хватает секса. Зачем она мужу, такое страшилище, у нее во время полового акта консервная банка из головы может выкатиться! Он с ней только ради детей живет! А сам изменяет!
Ира Кузнецова большей частью жила вдвоем с мамой, отец появлялся в их крошечной однокомнатной квартирке раз в полгода. Отца Ирка не любила, не успевала к нему привыкнуть, ей казалось, что он неуютно нарушал их устоявшуюся жизнь. На блондинистой голове Иркиной матери всегда проступала полоска некрашеных черных волос. На себя ей времени не хватало, с утра до вечера она стригла, красила и причесывала клиентов в районной парикмахерской, насыщаясь подробностями чужих жизней. Вечерами они с Иркой обсуждали то, что удалось добыть за день, начинали за вечерним чаем и продолжали в темноте в постели. Так они и жили без отца — душа в душу.
Однажды Ирка заставила Дашу и Иру Гусеву поклясться самой страшной клятвой.
— Не скажу никому и никогда! — повторяли девчонки, дрожа от желания узнать Иркин секрет.
— Вы знаете, что от родительской кровати до моего дивана метра три, — торжественно начала Ирка. — Они меня громко спросили, сплю я или нет, и я, конечно, сделала вид, что сплю, и лежала тихонечко, и тогда мой папа…
Ира Гусева покраснела пятнами, а Даша начала нервно подергивать свой черный передник. Родительский секс — даже в собственных мыслях запретная тема, мама с папой не могут делать эти сомнительные гадости, это невозможно представить! Даже чужие, но знакомые родители… нет, не могут!
— Ну, Ирка, может, не надо об этом… — протянула Гусева, надеясь, что Ирка продолжит рассказ.
Девочки скривились от стыда и неловкости, но страстное желание узнать, как ЭТО бывает по-настоящему, а не в книгах, заставило их жадно глотать все подробности ночной жизни Иркиных родителей, которые ей удалось подслушать и подсмотреть со своего дивана.
— Что вы кривитесь, как будто ваши родители этим не занимаются, — отметив испуг подруг, уверенно произнесла Ира. — Думаете, они просто ложатся спать… ха-ха! Они ложатся и спят вместе!
После Ира Гусева брезгливо сказала Даше:
— Фу, как говна наелась, какая же Кузнецова все-таки пошлая!
— Мы сами тоже хороши, — честно признала Даша. — Не надо было слушать! Знаешь, я теперь не смогу у нее бывать, мне кажется, Иркина мама поймет, что мы знаем, как это у них бывает.
После этих откровений некоторое время девочки с Кузнецовой не дружили. Ирка искательно на них смотрела, а они, глядя сквозь нее, проходили мимо. Кузнецова — считали они — слишком разошлась, но сердились скорее не на нее, а на свое собственное грязненькое любопытство. А Ирку за это наказывали.
Впрочем, они очень редко находились в состоянии дружбы втроем, чаще Даша дружила с одной Иркой, а вторая, временно отвергнутая, ждала своего часа и переживала. Иногда Даша оказывалась третьей лишней и тогда шла в школу с тяжелым сердцем. Она представляла, как на переменах будет изображать ненужную суету, чтобы не выходить из класса, не стоять одной у стены и не ловить насмешливые взгляды обеих Ирок. Затем наступала очередь Ирки Кузнецовой жалобно заглядывать в лица подруг, следом приходил черный день для Гусевой, хотя она была самой независимой и переносила отверженность лучше остальных. Даша долго ерзала, стараясь занять в этой дружбе с перетягиванием место посредине и стать самой близкой для каждой Ирки. Так, надеялась она, ей будет в этих отношениях безопаснее. И меньше вероятность, что в один прекрасный день ее выгонят из дружбы не на день-два, а навсегда. Тогда наступит ужас, ужас, ужас, потому что одной быть невозможно!