— Да, но не я, дорогая, — Мартин протянул ей руку. Она была длинной, мускулистой и в свете, проникающем с палубы, выглядела больше бронзовой, чем коричневой. — Эта кожа слишком коричневая, чтобы быть признанной, и я не думаю, что я нечто большее или меньшее, чем есть. Нет, дорогая. Я счастлив в своей собственной шкуре.
Они все еще пристально смотрели друг на друга, и Ленобия взглядом пыталась показать все, чего начинала желать и хотеть.
— Я вижу бурю в твоих серых глазах. Ты хочешь, чтобы она была. Ты сильна. Но не достаточно, чтобы сдвинуть мир с пути разума на путь веры.
Ленобия не ответила, пока не вышла из стойла меринов. Она подошла к Мартину, одернула юбку и посмотрела ему в глаза:
— Даже в Новом Свете? — ее голос опустился до шепота.
— Дорогая, мы не говорим об этом, но я знаю, что ты одна из дочерей с приданным. Ты обещана великому человеку. Правда, дорогая?
— Правда. Его зовут Тентон де Селине, — ответила она. — Он всего лишь имя, без лица, без тела, без сердца.
— Он имя с землей, дорогая. Я знаю его имя и его земли. Его плантация словно рай.
— Не рая я хочу, Мартин. Только те…
— Нет! — он остановил ее, прижав палец к ее губам. — Ты не можешь говорить этого. Мое сердце…оно достаточно сильное, но не настолько, чтобы бороться с твоими словами.
Ленобия сняла его руку со своих губ и провела по ней. Чувство тепла и грубости, как будто не было ничего, отчего она не смогла бы защитить или чего не могла бы победить.
— Я только прошу тебя слушать свое сердце.
— Ах, дорогая. Мое сердце, оно уже услышало твои слова. Твое сердце говорит с моим. Но тихий разговор это все, что мы можем позволить себе.
— Но я хочу большего.
— Да, моя маленькая душка, я тоже хочу большего. Но этого не может быть. Сесиль, нас не может быть.
За все визиты на рассвете, это был первый раз, когда он назвал ее этим именем, и его звучание застало ее врасплох так, что она сбросила его руку и отошла.
Он думает, что я Сесиль, законная дочь барона. Могу я сказать ему? Имеет ли это значение?
— Я… Я должна идти, — она споткнулась на этих словах, полностью поглощённая противоречивыми мыслями о своей жизни.
Мартин сказал ей вслед:
— Ты больше сюда не вернешься, дорогая.
Ленобия посмотрела на него через плечо:
— Ты говоришь, что не хочешь, чтобы я вернулась сюда?
— Я не могу сказать тебе эту ложь, — ответил он.
Ленобия долго выдохнула, дрожащий вздох облегчения, прежде чем сказать:
— Тогда, если это был вопрос, мой ответ да. Я вернусь сюда снова. На рассвете. Ничего не изменилось.
Ленобия уходила, когда эхом услышала его голос:
— Все изменилось, моя дорогая.
Мысли Ленобии были в смятении. Действительно ли все изменилось между ними?
Да. Мартин сказал, что его сердце слышит мои слова. Но что это значит?
Она поднялась по узкой лестнице и вышла в коридор, ведший из грузового отсека к каютам экипажа, с доступом на палубу, а затем кончающийся отведенными для женской четверти каютами. Она поспешило мимо дверей экипажа. Было позднее, чем обычно она возвращалась, и она услышала звуки и шелест — члены команды готовились начать свой день. Она должна была остановиться и прислушаться, но все что Ленобия слышала — собственные мысли, отвечающие на ее вопрос «Что это значит, что сердце Мартина услышало мои слова? Это значило, что он знает, что я люблю его».
Я люблю его. Я люблю Мартина.
И когда она призналась в этом самой себе, Епископ в пурпурном халате, закрученном вокруг его ног, вышел в коридор в двух шагах позади нее.
— Добрый день, мадемуазель, — сказал он.
Если бы Ленобия меньше отвлекалась, она бы сразу же наклонила голову, сделала бы реверанс и прыгнула бы обратно, в безопасность своих комнат. Вместо этого она сделала ужасную ошибку. Ленобия посмотрела на него.
Их взгляды встретились.
— Ах, вы та мадемуазель, что проболела все путешествие, — он сделал паузу, и она увидела смятение в его темных глазах. Он даже склонил голову и наморщил лоб, изучая ее. — Но я думал, что вы дочь барона д’Аверне… — Его голос затих от понимания и узнавания.
— Добрый день, Отец, — быстро проговорила она, склоняя голову и делая реверанс в попытке отступить. Но было слишком поздно. Рука Епископа изогнулась и схватила ее за руку.
— Я знаю твое милое личико, и оно не принадлежит Сесиль де Марсон Ла Тур д’Аверне, дочери барона д’Аверне.
— Нет, пожалуйста. Позвольте мне идти, Отец, — Ленобия попыталась отстраниться, но его горячая хватка была стальной.
— Я знаю твое милое симпатичное личико, — повторил он. Его удивление превратилось в жестокую улыбку. — Ты дочь барона, но ты его бастард. Каждый в Шато де Наварра знает маленький сочный плод, упавший с другой стороны дерева барона.
Его дочь бастард… сочный маленький плод… с другой стороны…
Слова задели ее, наполняя ужасом. Ленобия затрясла головой взад-вперед, взад-вперед.
— Нет, я должна вернуться в свою каюту. Сестра Мария Магдалина будет скучать по мне.
— Это действительно так.
Епископ и Ленобия были поражены звуком командного голоса сестры Марии Магдалины — он достаточно, чтобы Ленобия смогла вытянуть свою руку и отступить назад, в комнату, к монахине.
— Что здесь, Отец? — спросила Мария Магдалина. Прежде, чем епископ успел ответить, монахиня коснулась щеки Ленобии. — Сесиль, почему ты так дрожишь? Снова заболела?
— Вы называете ее Сесиль? Вы участвуете в этом нечестивом маскараде? — Епископ, казалось, заполонил весь коридор, нависая над двумя женщинами.
Не испугавшись, сестра Мария Магдалина шагнула вперед, становясь между епископом и Ленобией.
— Понятия не имею, о чем вы говорите, но вы пугаете это дитя.
— Это дитя бастард и самозванка! — проревел епископ.
— Отец! Вы сошли с ума? — спросила монахиня, отступая, словно он ударил ее.
— Вы знаете? Вот почему вы прятали ее все путешествие? — продолжал бушевать епископ.
Ленобия могла слышать звук открывающихся дверей, и она знала, что другие девушки вышли в коридор. Она не могла смотреть на них, она не будет смотреть на них.
— Это двойник! Я отлучу вас обеих! Святой Отец услышит об этом!
Ленобия видела любопытные взгляды экипажа, тирада епископа привлекла много внимания. А потом, далеко по коридору, за епископом, Ленобия увидела испуганное лицо Мартина, направляющегося к ней.
Это было ужасно уже потому, что сестра Мария Магдалина стояла здесь, защищая и веря в нее. Она не могла вынести, чтобы еще и Мартин ввязался в беспорядок, в который она превратила свою жизнь.
— Нет! — заплакала Ленобия, обходя сестру Марию Магдалину. — Я сделала это одна. Никто не знал, никто! Тем более, добрая сестра.
— Что это дитя сделало? — спросил Командор, выйдя в коридор и морщась с епископа на Ленобию.
Епископ открыл рот, чтобы возвестить о ее грехе, но прежде, чем он смог что-то сказать, Ленобия призналась:
— Я не Сесиль де Марсон Ла Тур д’Аверне. Сесиль умерла в то утро, когда за ней приехал экипаж, чтобы отвезти ее в Гавр. Я другая дочь барона д’Аверне — его дочь бастард. Я заняла место Сесиль, без чьего бы то ни было ведома в замке, потому что хотела лучшей жизни для себя. — Ленобия все это время смотрела на монахиню. — Я сожалею, что солгала тебе, Сестра. Пожалуйста, прости меня.
Глава 5
— Нет, джентльмены, я настаиваю, чтобы вы оставили девочку мне. Она все еще невеста с приданным, и таким образом находится под защитой урсулинских монахинь, — Сестра Мария Магдалина остановилась в дверях своих комнат, держа дверь полузакрытой перед собой.
Она сказала Ленобии немедленно пойти к ее алтарю, а затем смело встретила Епископа и Командора, толпившихся в прихожей. Епископ все еще был с красным лицом и бушевал. Командор, казалось, не знал, как себя вести и, похоже, колебался между гневом и юмором.
Поскольку монахиня говорила, военный пожал плечами и сказал: