— Может быть, люди смогут приходить обедать небольшими труппами прямо сюда, на кухню? — предложила Амалия.
— Мусье Роберт не разрешит, — покачала головой Марта. — Никто не может уходить, если есть работа. У него нет времени бегать и искать тех, кто опоздал, вот. Это — работа мусье Дай. Мусье Дай, а не мусье Роберт должен заставить их работать, вот.
Надсмотрщик Патрик Дай вернулся час назад. Амалия видела, как он подъехал к дому на лошади, видела и его стычку с Робертом Фарнумом. Судя по выражению лица Патрика, ему за что-то изрядно досталось, он на такой прием явно не рассчитывал.
— Я поеду! — вызвался мальчуган, стоявший у стола. Он бросил уголек и наблюдал за взрослыми.
Негритенка звали Айза. Он попал в «Дивную рощу» вместе с матерью еще младенцем. Вскоре мать умерла во время родов, и осиротевший малыш переходил из одной хижины в другую. Сейчас ему исполнилось девять или десять лет, он был не по годам смышленый, но здоровьем не отличался — мальчик родился с изуродованной стопой и сейчас сильно косолапил. Он не мог бегать и играть с другими детьми, не справлялся с самой легкой работой, поэтому чаще всего скрывался на кухне, где кухарка, добрая душа, терпела его — лишь бы не пугался под ногами. Амалия не раз ловила на себе восхищенный взгляд Айзы, когда приходила на кухню. Пару раз он даже плелся за ней почти всю дорогу до самого дома. А однажды кухарка показала Амалии рисунок, сделанный на крышке стола углем, — это, без сомнения, был портрет petite maitresse.
Амалия улыбнулась мальчугану, потом решительно кивнула:
— И я тоже!
Если уж на то пошло, дорога до дамбы не была такой длинной, а мул, запряженный в фургон, вел себя спокойно, не обращая внимания на дождь, стекавший по его коричневым бокам. Амалия и раньше, когда жила у тетушки, не раз ездила одна в повозке с пони, выполняя небольшие поручения, из-за которых не стоило запрягать лошадь. Правда, пришлось отказаться от зонтика, чтобы обеими руками удерживать поводья. Отложив его в сторону, Амалия подняла капюшон плаща, обнаружив, что дождь уменьшился, теперь он нудно моросил. Айза устроился сзади присматривать за кувшинами с горячим кофе, супницами и сумками с кукурузными лепешками, беконом, булочками с ветчиной и паем — огромным яблочным пирогом. Хлестнув мула по спине, Амалия направила фургон к дороге, которая вела между домом и летним флигелем прямо к пристани на берегу затона.
Люди, завидев подъезжающий фургон, ни на минуту не прекратили работу. Группами по очереди они начали подходить за едой и горячим кофе; ели тут же, торопливо заглатывая пищу, чтобы не остыла. Когда последняя группа отошла от фургона, подъехал Роберт Фарнум. Он спешился, обошел выложенное мешками закругление дамбы, пиная их время от времени ногой, и недовольно отошел в сторону. Мешки лежали поперек в один ряд, по три в высоту вдоль всего закругления — не такая уж мощная преграда, если учесть, как тяжело она досталась строителям.
Амалия намотала вожжи на рукоятку тормоза и сошла на землю. Подойдя к заднему борту фургона, она жестом попросила Айзу дать чистую жестяную кружку» и салфетку, в которую завернула булочку с ветчиной и кусок яблочного пая, потом налила в кружку горячего кофе и направилась к кузену Роберту.
Однако первым к нему подошел старый и сутулый негр, который откликался на имя сэр Бент. Он стянул с головы бесформенную шляпу и поклонился Амалии, а затем заговорщически зашептал:
— Мне это не нравится, мусье Роберт. Что-то держит воду. Она должна быть на целую ладонь выше, я знаю. Думаю, там, вверху, затор, деревья упали. Что будет, если вода сломает его и придет сюда?
Роберт слушал старика не перебивая. Сэр Бент славился умением предсказывать погоду. Как он это делал, не знал, наверное, и он сам: то ли возраст и житейский опыт помогали, то ли шестое чувство ветра и воды подсказывало, но результаты бывали просто ошеломляющие.
— Бред! — раздался резкий голос у них за спинами. — Старый идиот ищет возможности оправдаться за свой дурацкий прогноз и за то, что эту работу мы делаем зря.
— Нет, мусье Дай, я не могу так поступать, — возразил сэр Бент.
Как и большинство рабов на плантации, он звал надсмотрщика по фамилии. Столь демонстративная почтительность свидетельствовала скорее о недоверии к нему, чем об уважении.