Там обитали красивые рыжие олени, а Эдуарду ничто не доставляло такого удовольствия, как пребывать в окружении своры лающих гончих, пока несчастного преследуемого зверя не убивали. Эдит справедливо полагала, что охота являлась единственным средством вызвать у ее мужа хоть какое-то возбуждение. При одном только взгляде на коня или гончую он мгновенно преображался, почти замирал от восхищения, а при виде раздевающейся жены он торопился уйти молиться.
— Трогательное, необычное создание, — подумала она, поразившись, что еще может после всего, что он сделал, испытывать к нему жалость. Но это было так — любовь и ненависть переплелись навечно — колесо совершило полный оборот.
Между отяжелевшими от дождя деревьями показался просвет, и Эдит увидела поляну, на которой был построен охотничий домик. Она подумала, там ли ее муж, или он, застигнутый бурей, со своими егерями и собаками укрылся где-то в лесу. В любом случае она намеревалась дождаться, пока увидится с ним лицом к лицу. Ей больше нечего было терять. Эдуард не привык приговаривать к смертной казни — изгнание было у него крайней мерой наказания, так что хуже не будет ни ей, ни Годвину, ни братьям. Пусть настанет ночь, а затем утро: она может ждать годы.
Едва они приблизились к сводчатому каменному строению, начальник эскорта поднял руку, и отряд в беспорядке остановился. Начальник слез с коня и поклонился Эдит, при этом с его шляпы потекла вода, попав ему на лицо.
Эдит охватило нелепое, истерическое желание расхохотаться, но она подавила его.
— Госпожа, позвольте мне посмотреть, там ли король, — произнес он. — Постарайтесь укрыться под деревьями.
Когда он вошел в строение, дождь стал хлестать еще сильнее, и отряд с радостью поспешил укрыться под могучими кронами дубов. Взглянув вниз, Эдит увидела, что они остановились возле родника, который, очевидно, снабжал водой охотничий домик. Постоянные дожди переполнили маленький водоем, и земля вокруг была сырая и взрытая копытами лошадей. Едва она подумала, какой грязной и неприятной выглядит эта вода для питья, как один из солдат слез с коня и, зачерпнув, стал лить воду на бородавку на руке.
— Что ты делаешь, парень?
— Но это святая вода, госпожа. Вся вода, принадлежащая королю, может лечить от болезней. Это потому, что он такой праведный.
Эдит подумала: «Я достаточно хорошо знакома с его проклятой праведностью, которая задушила меня». Если бы не она, то, возможно, им и не пришлось бы сейчас оказаться здесь. Но действительно, священному имени Эдуарда приписывали излечение болезней, и она с гневом и отвращением смотрела, как слуги наполняют фляги никчемной купальной водой, чтобы потом продать ее легковерным людям. Она как-то завела с ним разговор о том, что это — явный обман, но он важно возразил:
— Кажется, хромые и калеки иногда действительно вылечиваются, дочь моя. Правильно ли будет, если мы положим этому конец? Я буду молиться о наставлении Господнем.
Посоветовавшись с собственной совестью, он решил, что было бы неправильно лишать веры в его целительные силы тех, кто нуждался в них, раз Господь был столь милостив, наделив его этим даром.
Начальник эскорта наконец вышел из дома и под ливнем побежал к ним.
— Король правит мессу, госпожа, и его нельзя беспокоить.
«Как это в духе Эдуарда, — подумала Эдит, — молиться перед тем, как отправиться убивать. Каким безгрешным палачом является этот человек». Ее охватило чувство подавленности и отвращения. Пока она ехала сюда верхом, то думала, что все хорошо, если только не считать, что мир вообще не может быть хорош для женщины, приговоренной к заточению в монастырь. Но теперь, стоя в ожидании, она, казалось, предавалась отчаянию. Эдит придвинулась поближе к остальным всадникам, лошади которых мокрыми боками терлись друг о друга. В воздухе пахло сырой кожей. Одетая в толстый плащ и платье, Эдит чувствовала, как дождь протекает по ее телу. Она вновь была готова расплакаться.
Казалось, прошли часы, прежде чем появились какие-то признаки жизни. Показался королевский конюх, ведущий коня к двери, а минуту-другую спустя с шумом и лаем выскочила свора гончих, рвущихся на охоту. Затем дверь дома широко распахнулась, и появился он — с бородой, впалыми щеками — во всем его виде чувствовалась печаль.
— Эдуард! — крикнула Эдит, — Эдуард! — Но шум дождя заглушил ее голос. Не обращая внимания на свой эскорт, она рванулась, и ее конь мигом проскакал те несколько ярдов, что отделяли Эдит от мужа. Король уже был в седле, и, когда она подскочила, их взгляды встретились.
— Эдуард, — сказала она твердым голосом, так как внутри нее начинал закипать гнев.
Мрачное лицо повернулось к ней.
— Вы должны простить нас. Еще в вашей власти отменить приговор семейству Годвина. Эдуард, во имя Господа, хоть раз проявите христианское милосердие. Помните, я не согрешила по отношению к вам — я только просила вас о любви.
Холодные глаза ни разу не дрогнули, и лицо короля оставалось безучастным. Не произнеся ни слова, он дернул поводья и, пришпорив коня, помчался со своими егерями в лес, а она осталась стоять, глядя ему вслед.
Непреклонный и окончательный отказ! Ненависть и любовь, постоянно сражавшиеся в душе Эдит, стихли. Заглушая их, в самых темных уголках души зарождался зловещий вихрь.
Начальник эскорта, видевший, как она упала с коня, подумал, что с ней случился припадок. Он чувствовал некоторую ответственность за нее, даже больше обычной для человека с его складом ума. В конце концов он выполнил свое обещание. Он заработал кольцо, так как сдержал свое слово и устроил ей встречу с королем. И вовсе не его вина, что бессердечный ублюдок отверг ее. Но вид ее, корчащейся на земле, заставил его заволноваться. Как бы там ни было, по словам его жены, работавшей на кухне во дворце, бедняжка не давала повода для сплетен. Год за годом она жила со стариком-импотентом и прилагала все усилия, чтобы оставаться жизнерадостной. Он не посягал на то, чтобы оспаривать решения короля, но его совсем не удивило, когда граф Годвин объявил войну. Кто бы потерпел такое обращение со своей дочерью?
Он опустился на колени рядом с королевой и пришел в ужас от жуткого выражения ее лица и пены на губах.
«В нее вселился дьявол», — испуганно подумал он и перекрестился.
Из глубины ее горла доносилось рычание, и это еще больше устрашило его. Он почувствовал, что один не справится.
— Билл! Том! — крикнул он. — Королеве плохо. Помогите госпоже.
Солдаты подскочили и наклонились над королевой, а один из них попытался омыть ей лоб водой из родничка. Позже они смутно могли вспомнить, что произошло затем. В последующие годы эти трос пересказывали событие каждый по-своему, и легенду о проклятии излагали противоречиво. Они были согласны только в том, что королева Эдит откуда-то достала кольцо викингов — такое могущественное, что оно, должно быть, принадлежало Великому Завоевателю. Билл говорил, что оно сверкало, как огонь, а Том — что вода в роднике сразу закипела и поднялся пар, когда королева бросила в него кольцо. Начальник эскорта ничего этого не видел, но он должен был признаться, что не мог оторвать взгляда от искаженного лица королевы Эдит.
Все они слышали, как королева призвала Одина отомстить за нее, а Том — потомок предводителя похода, принесшего корону Англии Кнуту — утверждал, что она призывала еще и норвежского короля эльфов. О том, что случилось далее, все говорили по-разному, за единственным исключением: все трое слышали ее проклятие поместья Саттон на вечные времена: «Пусть оно познает смерть, безумие и отчаяние».
Билл подумал, что она прокляла и владельца поместья, и это было бы кстати, потому что в то время поместье принадлежало королю Эдуарду.
Но все перепуганные мужчины стали очевидцами того, как после очередного проклятия тело королевы Эдит стало дергаться в неистовых конвульсиях, и она лишилась сознания.
— Дьявол покинул ее, — выдохнул начальник.
— Иисус Христос, спаси нас всех.