Неожиданно Дебора почувствовала страшную усталость, лень было даже открыть глаза. Выговорить же хотя бы одно слово представлялось и вовсе непосильным трудом. Поэтому собственный голос показался Деборе каким-то странным и незнакомым, когда она все-таки заставила себя сказать:
— Вы наставили рога проигравшему.
Джек Лоутон продолжал застегивать пуговицы на бриджах. До сих пор он не сказал ей ни слова, даже при греховном соитии не нарушил молчания. Наверное, поэтому его ответ потряс Дебору своей резкостью:
— Мне кажется, он сделал бы то же самое.
— Вам не жалко его? Не мучает совесть?
Джек перестал искать глазами свою куртку, которую бросил где-то по дороге, и посмотрел на лежащую на земле женщину. Та медленно поднялась, села на высокий корень каштана и небрежным движением освободилась от изодранных и ставших ненужными юбок. При этом ее роскошная грудь выскользнула из расшнурованного корсета. Красивое, почти полностью обнаженное тело, несомненно, нравилось виконту, как и многим другим мужчинам до него, но в душе Джека ничто не шевельнулось. Было похоже, что для Дарлингтона этот случай явился просто небольшим отклонением от постоянного безразличия ко всему миру. Наверное, потому он даже не спросил имени женщины, с которой только что был близок.
— Какой смысл жалеть? — ответил он на вопрос Деборы. — Жалость умерла вместе с ним.
Несмотря на полученную отповедь, Дебора улыбнулась виконту, тщетно пытаясь подавить вновь охватывающее ее желание.
— Мы еще встретимся? — спросила она. В глазах Джека вспыхнул хищный огонек.
— Нет, дорогая. Я никогда не сажусь дважды за стол покойника, чем бы там ни угощали.
В глазах Деборы он прочел боль и обиду, которые в следующую секунду сменились негодованием и откровенной яростью. Виконт внимательнее посмотрел на нее. Да, эта женщина презирала его. Джек умел читать чужие мысли по лицам.
— Однажды вы встретите достойную соперницу, Дарлингтон, — сказала Дебора, — которая поджарит ваше сердце и съест. Причем сделает это у вас на глазах!
— Какую изумительную смерть вы мне пророчите! — ответил Джек с легкой усмешкой. — Что ж, я буду с нетерпением ждать появления кровожадного дьявола в юбке, о котором вы меня заблаговременно предупредили!
Виконт круто повернулся и с самым угрюмым выражением лица пошел прочь от женщины, которая, уже не сдерживаясь, выкрикивала ему вслед оскорбления.
С первого дня пребывания в Лондоне Джека раздражали серое небо и густой туман, постоянно окутывающий британскую столицу. Он не мог привыкнуть ни к тому ни к другому. Тем не менее ничто не заставило бы его сейчас покинуть этот сумрачный остров, равно как раньше — отказаться от своего твердого решения сесть на корабль и приплыть в Лондон после двадцати двух лет отсутствия.
Отец, которого Джек ненавидел всю жизнь, умер три года назад. И все это время его адвокаты пытались найти своего клиента, дабы обрадовать известием, что тот стал виконтом Дарлингтоном.
Известие о смерти отца нисколько не огорчило Джека, встретившего новость со смехом, к немалому смущению адвокатов. Но этим дело не ограничилось. В течение нескольких месяцев виконт Дарлингтон сумел практически промотать доставшееся ему довольно приличное наследство, чем буквально шокировал обоих адвокатов. Они убеждали Джека не отвергать полагающийся ему по закону титул, пытаясь сыграть на его чувстве долга и обязанностях перед старинным родом. Но, к своему глубокому разочарованию, очень скоро убедились, что ни того ни другого у их клиента не было.
Джек тер шрам на своей правой щеке — привычка, предательски выдававшая сильное душевное волнение, которое он испытывал очень редко. Сейчас он думал о том, что титул и поместье не искупали более серьезное и страшное наследство, полученное им от отца: убийство матери и его собственное физическое уродство.
Да будь они трижды прокляты, эти адвокаты! Ведь им не было никакого дела ни до чувств, ни до причин поступков их клиента! Сам Джек никогда ничего не объяснял ни тому ни другому и не позволял себе противоречить им даже в мелочах.
Джек вырос в среде горячих и вспыльчивых креолов Вест-Индии — в общине, имевшей значительное влияние в заморских владениях Англии, к которым относился и Барбадос.
По сравнению с Барбадосом жизнь в Лондоне показалась Джеку скучной и утомительной. Единственным развлечением, которое хоть как-то разнообразило его жизнь и излечивало от апатии, стала карточная игра. Очень скоро он оказался на грани полного разорения. Однако при совершенно реальной и мрачной перспективе снова остаться без гроша титул выручал Дарлингтона, как некогда его жестокого отца. Недостатки Джека здесь считали следствием дурного воспитания, невоздержанность воспринимали как должное, а греховные удовольствия почитали за слабости, простительные молодому человеку. Что же касается дуэлей, участником которых он постоянно становился, то на них обратили внимание лишь потому, что в Англии подобный способ разрешения споров был редкостью. Здравомыслящие мужчины предпочитали обращаться в суд.
В душе Джек проклинал себя. Он не хотел убивать лорда Чичестера. За несколько минут дуэли он имел возможность не один раз обезоружить противника, применив несложные приемы. И право же, так оно и было бы, не поскользнись Джек на мокрой от росы траве.
Что касается любовницы поверженного противника, то… О, это настоящая хищница! Не успел Чичестер испустить последний вздох, как она задрала юбки перед победителем. Джек решил пойти навстречу ее желанию отнюдь не из похоти. Причиной тому была злость на себя за ненужное убийство.
Может, недоброжелатели и правы, предсказывая ему скорый и вполне заслуженный конец. Ему наскучила жизнь с ее вечными надеждами и разочарованиями. Но все же виконт Дарлингтон был еще очень молод. Ему не исполнилось и тридцати, а потому он решил остаться в Лондоне, где, конечно, скучал, но порой предавался и удовольствиям.
Когда Джек подходил к экипажу, из-за деревьев показался темный силуэт человека. И хотя первые лучи солнца уже осветили лужайку и кроны деревьев, сам он еще оставался в тени. Однако вполне можно было определить, что силуэт принадлежал высокому мужчине, ростом не менее двух метров. Кожа его была смуглой, почти черной и блестящей, словно лакированное дерево. Одет он был по-европейски, но слегка раскосые черные глаза, широкий нос и полные чувственные губы выдавали в нем жителя экзотических островов. Голову великана венчала пышная шапка черных волос.