Господи, улыбнулась она. Откуда у него такая снисходительность по отношению к матери! И этот важный тон... Выговаривает мне. «Это разные вещи, чтоб ты знала...»
– Но, Николенька, – она попыталась, слабо улыбаясь, защититься, – я же не могу рассказать тебе, если сначала сама об этом не вспомню!
– Вот и вспоминай – вслух. – упрямо проговорил сын.
– Да слишком много всего происходило в моей жизни. – попыталась она отбиться от подростка. – Надо же мне как-то эти воспоминания рассортировать. Упорядочить.
– Не надо ничего порядочить! – почти выкрикнул он. – Ты что, сама себе цензором будешь, что ли? Передо мной станешь базар фильтровать?
– Хорошо-хорошо, – поспешила она успокоить Николеньку. – Я все тебе расскажу. Все подряд. И без всякой самоцензуры.
Но при этом подумала: «Фигушки я тебе расскажу все. Никогда ты, сынуля, я надеюсь, не узнаешь всего. Слишком многое со мной за эти годы случилось. Слишком многое я узнала: и любовь, и настоящую страсть, и разлуку, и измену, и жизнь без любви... И кровавое убийство, и неправедный приговор, и предательство самых близких... И бедность я узнала, и богатство, и самые черные чувства испытала, и самые светлые... Слишком тяжело мне обо всем об этом будет рассказывать. И всего обо мне никогда и никто не узнает... Даже ты не узнаешь, мой сын».
– Ну, давай, давай же, мама! Рассказывай! – задергал за рукав ее шубки Николенька.