Сам Герберт считался мелкой рыбешкой в лондонском пруду, однако относился к тем немногим очаровательно галантным джентльменам неопределенного возраста, сумевшим правильно поставить себя в обществе и сделаться одинаково необходимыми как для радушных хозяек, так и для озабоченных недоверчивых мамаш.
Эти джентльмены охотно танцуют с дамами, оставшимися без кавалеров, и пьют чай с пожилыми матронами. Они подносят шампанское дамам, чьи мужья увлечены игрой за карточным столом. Они весело болтают с трепещущими от волнения юными леди, впервые вывезенными в свет. Короче говоря, они исключительно полезны, а посему им всегда удается получить приглашения на лучшие приемы и балы Лондона.
Герберту было уже далеко за тридцать. Привлекательный, румяный, светлоглазый, несколько склонный к полноте, он обладал действительно добродушным и спокойным нравом. Его редеющие светло-русые волосы были подстрижены и завиты по самой последней моде, строгим требованиям которой полностью отвечали и желтый жилет, несколько узковатый в талии, и тщательно завязанный галстук.
Ифигинии нравился Герберт. Он был одним из тех немногих мужчин, кто не пытался любыми путями занять то место, которое, по всеобщему мнению, занимал в ее жизни граф Мастерс. Рядом с Гербертом Ифигиния чувствовала себя в безопасности.
Герберт охотно обсуждал с ней вопросы искусства и архитектурных стилей. Она же, в свою очередь, с уважением прислушивалась к его практическим советам, основанным на знании света.
Но сейчас даже Хоут, редко пасовавший перед самой изощренной светской интригой, пребывал в растерянности. Похоже, он не имел ни малейшего представления о том, как предотвратить надвигавшуюся катастрофу.
Ифигиния нервно теребила свой белый кружевной веер, пытаясь остановить бешеную пляску мыслей. Ей оставалось надеяться только на собственный ум. К счастью, она с избытком наделена этим богатством, успокаивала себя Ифигиния.
— Мастерс прежде всего джентльмен. Он не захочет поставить в неловкое положение ни меня, ни себя.
— И тем не менее, дорогая. — Герберт привычно изогнул густую бровь. — Считаю излишним посвящать меня в подробности ваших отношений с Мастерсом. Все в Лондоне прекрасно осведомлены о характере вашей близкой дружбы.
— Не сомневаюсь. — В голосе Ифигинии зазвучали угрожающие нотки, неизменно останавливавшие всякого, кто имел дерзость намекать на ее близость с графом. Ей редко приходилось использовать подобный тон с Гербертом, ибо Хоут обычно вел себя очень деликатно.
Ифигиния не могла жаловаться на лавину предположений и догадок, которые в высшем обществе строили по поводу их отношений с Мастерсом. В конце концов свет пришел именно к таким выводам, к каким она стремилась его подвести.
Все это было частью грандиозного плана проникновения в узкий круг близких знакомых Маркуса. И все шло отлично… вплоть до сегодняшнего вечера.
— Учитывая ваши прошлые отношения с Мастерсом, — продолжал Герберт, — сейчас все задают себе один и тот же вопрос: что будет дальше? Дорогая, мы все уже поверили в то, что вы разошлись. Однако сегодняшнее появление графа свидетельствует об обратном.
Ифигиния сделала вид, что не уловила вопросительной интонации в голосе Хоута. Разве могла она объяснить то, чего сама не понимала?
Отчаявшись отыскать хоть какой-то способ предотвратить беду, Ифигиния попыталась как ни в чем не бывало продолжить разговор. Она вернулась к обсуждению легенды, сочиненной ею в самом начале своей рискованной игры.
— Мастерс прекрасно знает, что между нами все кончено, — если, конечно, он не соизволит извиниться за безобразный скандал, который устроил мне, — спокойно продолжала она.
— Говоря о Мастерсе, никогда нельзя употреблять слово «невозможно», — заявил Герберт. — Однако в данном случае, полагаю, это вполне допустимо. Могу поручиться — никто в зале не в состоянии представить себе графа Мастерса извиняющимся перед женщиной, унизившей его в глазах всего общества.
— Но позвольте, я ничего подобного не делала, мистер Хоут! — ужаснулась Ифигиния.
— Вот как?
Кружевной веер лихорадочно запорхал в ее руках. Внезапно Ифигиния почувствовала ужасную духоту.
— Я только дала ему понять, что нас больше ничто не связывает друг с другом.
— И только он один виноват в этом.
— Пусть так. — Ифигиния перевела дыхание. — Разрыв действительно произошел по его вине. Но я вовсе не собиралась унижать графа перед его друзьями!
Герберт в недоумении посмотрел на нее:
— Продолжайте, дорогая. Но лучше называть вещи своими именами. Вы дали понять, что между вами и графом произошла ужасная ссора, положившая конец вашей близкой дружбе. И не уверяйте меня, будто, появившись в обществе, вы не лелеяли мечты о мести. Все прекрасно знали, что вы ищете подходящую замену вашему бывшему другу.
— Не правда! — Ифигиния откашлялась. — То есть я хочу сказать, что ждала извинений от графа, но не имела в виду… никогда и не думала… не думала вынудить его извиниться.
Ведь нельзя ждать извинений от мертвеца!..
— Приходится только догадываться о ваших намерениях, когда вы открыто демонстрировали свету, что дали отставку самому Мастерсу. Все уверены: вы поступили в высшей степени безрассудно, бросив ему вызов.
…Это было частью тщательно продуманного плана превращения в разгневанную любовницу Мастерса, но как могла Ифигиния все это объяснить Хоуту?
— А что касается маленького недоразумения…
— Недоразумения? — Герберт с сожалением посмотрел на нее. — Последние две недели весь свет ломает голову над тем, кто же вы такая — самая отважная женщина Лондона или просто законченная пациентка сумасшедшего дома.
— Я сама себе удивляюсь, — еле слышно пробормотала Ифигиния. Должно быть, она действительно сошла с ума, добровольно поставив себя в такое положение!
— Да будет вам известно, что все это время Лондон был как на иголках, с нетерпением ожидая ответа Мастерса на вашу месть.
— Я уже сказала вам, мистер Хоут, что вовсе не вынашивала планов мщения. Между нами произошла небольшая размолвка, только и всего. Я ждала извинений, не более.