Я побежал за ней. Аплодисменты зазвучали громче.
Джинни была ростом в сто семьдесят восемь сантиметров, что для землянки не так уж и много, а я был двухметровым жердяем с Ганимеда, и следовательно, ноги у Джинни были покороче моих. Но зато она с рождения привыкла к силе притяжения в один G – более того, она привыкла заниматься спортом при такой силе притяжения. Я догнал ее только на автостоянке, да и то лишь потому, что она сама решила позволить мне догнать ее.
В общем у нас обоих было время продумать свою линию поведения.
Джинни начала вот с чего:
– Джоэль Джонстон, если ты не хочешь на мне жениться…
– Джинни, ты прекрасно знаешь, что я собираюсь на тебе жениться…
– Через пять гадских лет! Боже, Стинки, да ведь я же к этому времени стану дряхлой старухой!
– Скинни[2], ты никогда не станешь старухой! – возразил я, и это заставило ее на секунду замолчать. Бывает, мне приходят в голову такие вот удачные мысли. Правда, нечасто такое случается. – Послушай, не надо так. Прямо сейчас я не могу на тебе жениться. Ты знаешь, что не могу.
– Я ничего такого не знаю. Знаю, что ты не сделаешь этого. Вот только не пойму, что тебе мешает. Тебе даже не нужно переживать насчет согласия родителей.
– При чем тут это? Тебе насчет этого тоже переживать не нужно. Да мы бы и не позволили родителям нам помешать, если бы захотели пожениться.
– Вот видишь? Я была права. Ты не хочешь!
Я начал волноваться. Джинни всегда казалась мне необычайно здравомыслящей – насколько девушка может быть здравомыслящей. Уж не грянула ли одна из гормональных бурь, про которые я кое-что читал? Я искренне надеялся, что нет, потому что все авторитеты в этой области утверждали, что при такой погоде мужчине остается только покрепче привязаться канатом к мачте и молиться. Я предпринял последнюю упрямую попытку плеснуть немного логики в разбушевавшиеся воды.
– Джинни, пожалуйста, – будь благоразумна! Я не позволю тебе выйти замуж за безработного недоучку, даже если он – это я!
– Но…
– Я собираюсь стать композитором. Ты знаешь об этом. Это значит, что у меня уйдет по меньшей мере несколько лет, чтобы хотя бы начать утверждаться. Ты знала об этом, когда мы начали встречаться. Если – я повторяю: "если" все быки, которых я принес в жертву Зевсу, будут приняты и я действительно получу стипендию имени Калликанзароса, следующие четыре года мне суждено будет радоваться супчику из пакетиков и пустому холодильнику. Я буду так беден, что даже кошку прокормить не смогу. Если – повторяю: "если" я окажусь таким талантливым, каким себя считаю, и если мне повезет больше, чем везет обычно, я окажусь по другую сторону этих испытаний в таком положении, которое может позволить мне через год-другой предложить тебе что-нибудь более достойное, чем половина жалкого номера в мотеле. Пока же тебе самой надо волноваться о собственной стипендии и дипломе юриста, чтобы как только моя музыка начнет приносить серьезные деньги, никто не сумел их у нас отобрать.
– Стинки, ты думаешь, меня интересуют деньги!
Последнее слово она произнесла так, словно оно было синонимом протухших какашек.
Я вздохнул. Ну точно – гормональная буря.
– Перезагрузись, и начнем сначала. Зачем люди женятся?
– Какой романтический вопрос!
Она отвернулась и направилась к своей машине. Я не тронулся с места.
– Хватит кипятиться. И серьезно. Почему бы нам просто не жить вместе, если мы хотим, чтобы все было романтично? Для чего нужен брак?
Машина сообщила Джинни, что она идет не в ту сторону, и она, сменив направление, прошагала мимо меня к тому месту, откуда доносился голос машины и где мигал маячок.
– Для того, чтобы иметь детей, естественно.
Я пошел за ней.
– Пять баллов. Брак нужен для того, чтобы плодить веселых детишек, потом растить из них преуспевающих хищников, а потом восторгаться ими до тех пор, пока они не подрастут и не наградят тебя внуками, которых затем можно будет баловать.
Джинни добралась до своей машины, проверила ее на безопасность и открыла дверь.
– Мое оборудование для производства детей в наилучшей форме именно сейчас, – объявила она и уселась в машину. – Каждую минуту оно будет работать все хуже и хуже.
Она закрыла дверь – правда, закрыла тихо, не хлопнула.
Я сел с другой стороны и пристегнулся.
– Для того чтобы ухудшение стало заметным, должно пройти несколько десятков лет, – благоразумно заметил я. – Возможно, твоя аппаратура для производства детишек и вправду сегодня пребывает в оптимальной форме – но вот мой агрегат для выращивания и воспитания детей пока даже не работает.
– И что?
– Джинни, ты что, всерьез предлагаешь вырастить нашего необыкновенного и одаренного ребенка в кредит?
Мы оба питали необычайное отвращение к долгам. Сироты большую часть своего детства кому-то что-то должны – и этот долг невозможно вернуть.
– По-моему, тут никто никому серьезных предложений не делает, – язвительно выговорила Джинни.
Похоже, разгулялся гормональный ураган. Давным-давно все ураганы называли женскими именами. На Ганимеде женскими именами до сих пор называли все землетрясения.
– Послушай…
Она слушать не стала.
– "Сильвер"[3], домой. Торопиться не надо.
Машина ответила:
– Хорошо, Джинни, – и ожила, готовясь к старту. Как всегда, я гадал, почему она так назвала машину.
Уж если выбирать вещество, почему не выбрать водород? В протоколе адреса я не заметил никаких изменений. Несмотря на низкий приоритет, долго ждать нам не пришлось, поскольку пока больше никто не ушел с выпускного бала, а до часа пик было еще далеко; "Сильвер" почти сразу поднялся над стоянкой и вошёл в систему почти что как по маслу. Было не поздно, и большая часть транспорта летела в противоположном направлении, к центру Ванкувера. Как только машина набрала скорость, Джинни затемнила окна, повернула свое сиденье ко мне и сложила руки на груди. Уверен, по чистой случайности мое внимание привлекло то, что находилось чуть выше ее рук. Я тоже верю в Зубную Фею[4].
– Извини, я тебя прервала, – сказала Джинни.
Она выглядела просто потрясающе. Ее бальное платье скорее было похоже на волшебные чары, чем на одежду. И мягкий теплый свет в салоне машины ей был очень к лицу. Ясное дело – ведь это была ее машина.
Вот черт! Мне хотелось жениться на ней почти так отчаянно, как ей хотелось выйти за меня замуж. Я смотрел на нее – и задыхался от страсти. Всем сердцем и не впервые мне захотелось, чтобы мы сумели вернуться в то время, когда неженатые пары могли открыто жить вместе. Говорили, будто бы в то время было невозможно стабильное общество. Но даже если те, кто утверждал подобное, были правы на все сто, что такого распрекрасного в этом самом стабильном обществе?
Мой папа, бывало, говорил: "Джоэль, никогда не упускай шанса заткнуться". Что ж, некоторые люди учатся чему-то, слушая других, другие читают, а третьи наблюдают и анализируют – а кое-кому просто приходится время от времени писать на ограду, по которой пропущен электрический ток.
– Джинни, ты же знаешь, когда речь заходит о долгах, я превращаюсь в отсталого колониста.
– Ты прекрасно знаешь, что я к этому отношусь точно так же!
Я часто заморгал.
– Это верно. Мы об этом не раз толковали. Мне плевать, кто что говорит; становиться беззубым рабом чего-то настолько сострадательного и милосердного, как банк, просто неразумно.
– Совершенно с тобой согласна.
Я развел руками.
– Тогда что не так? Для того чтобы вырастить ребенка, нужны деньги – толстые пачки, целые ящики денег. У меня их нет. Заработать их я не в состоянии. Брать в долг не стану. А украсть храбрости не хватит.
Она отвела взгляд.
– Это не все способы добывания денег, – негромко пробормотала она.