А Алварден, в свою очередь, нашел здесь много такого, чем можно было восхищаться.
Он сказал:
— Хорошо сделано, и со вкусом. Удивительно, что дыхание центральной культуры достигает даже таких отдаленных уголков, как этот, лорд Энниус.
Энниус улыбнулся.
— Боюсь, что гораздо приятнее посещать здешний прокураторский дом, чем жить в нем. Он — не более, как пустая оболочка, приятно позванивающая от прикосновения к нему. Подумайте о том, что мы располагаем здесь только такими случайными гостями, как вы, и это все, что может дать нам центральная культура. Думаю, этого едва ли достаточно.
Они сидели в беседке, наблюдая за уходящим солнцем, окрашивающим горизонт в пурпур. Воздух был тяжелым от запахов цветов и трав, и казалось, что любое движение в нем может быть сделано только с усилием.
Конечно же, для Прокуратора было неудобно выказывать слишком большое любопытство относительно намерений гостя, но следовало ведь принимать во внимание изолированность этого мира от всей Империи.
Энниус сказал:
— Вы планируете остаться здесь на некоторое время, доктор Алварден?
— На этот вопрос, лорд Энниус, мне трудно ответить с точностью. Я прибыл раньше остальных членов экспедиции с тем, чтобы самому ознакомиться с Землей, с ее культурой и выполнить необходимые формальности. Например, я должен получить от вас официальное разрешение на разбивку лагеря в необходимых местах, и тому подобное.
— О, конечно, конечно! Но когда вы начнете раскопки, что, собственно, вы ожидаете найти на этой жалкой горстке булыжников?
— Я надеюсь, все пойдет хорошо и мы сможем основать лагерь через несколько месяцев. Что же касается этого мира… должен сказать, это что угодно, но только не несчастная горстка булыжников. Он — единственный в своем роде во всей Галактике.
— Единственный? — недоверчиво переспросил Прокуратор. — Вовсе нет! Это очень обычный мир. Его можно было бы назвать хлевом мира или ужасной дырой мира, или другими малоэстетичными определениями, какие только можно придумать. Однако, при всей своей великолепной тошнотворности, он не может достичь некоей оригинальности в своей грубости и остается обычным грубым и примитивным миром.
— Но, — сказал Алварден, несколько озадаченный тоном, каким говорил Прокуратор, — этот мир радиоактивен.
— Ну и что? Несколько тысяч планет в Галактике радиоактивны, и некоторые из них значительно больше, чем Земля.
Именно в этот момент их внимание привлек передвижной бар. Он остановился на расстоянии вытянутой руки от них.
Энниус кивнул в сторону бара и спросил:
— Что вы предпочитаете?
— У меня нет особого любимого напитка. Может быть, лимонный коктейль.
— Пожалуйста. Бар имеет все ингредиенты. С пепси или без?
— Лишь чуть-чуть, — ответил Алварден, коснувшись ногтем большого пальца верха указательного.
— Подождем немного.
В глубинах бара — возможно, самого популярного предмета из изобретений человеческого гения — пришел в движение смеситель, оперирующий не долями, а атомами жидкостей, вес которых каждый раз оказывался безупречным. Ни один человек не смог бы достичь подобной точности.
Откуда-то появились высокие бокалы, как будто они только и ждали этого момента. Алварден взял зеленый, коснулся им щеки и ощутил его холод. Потом он поднес бокал к губам и сделал глоток.
— Превосходно, — сказал он. — Тысячи радиоактивных планет, Прокуратор, именно таковы, как вы сказали, но только именно одна из них заселена — эта.
— Ну… — Энниус отпил из собственного бокала и, казалось, утерял часть своей резкости. — Возможно, на такой взгляд он единственный мир. Но отличие это не слишком значительно.
— Но речь идет не просто о вопросе статической универсальности, — осторожно продолжал Алварден. — Дело гораздо серьезнее: здесь таятся огромные возможности. Биологи доказали, или заявляют, что доказали, что на планетах с радиоактивностью в атмосфере и океанах, интенсивность которой превышает определенный уровень, жизнь развиться не может… Радиоактивность Земли превышает этот уровень.
— Интересно. Я этого не знал. Думаю, именно поэтому жизнь Земли так фундаментально отличается от жизни остальной части Галактики… Вас бы это устроило, поскольку вы с Сириуса.
Замечание, казалось, доставило ему сардоническое удовольствие, и он продолжал с доверительностью в голосе:
— Знаете ли вы, что самое большое затруднение из тех, что мешают управлению на этой планете, состоит в нахождении общего языка с обширной армией антиземлян, которая распространяет свое влияние в секторе Сириуса? И части землян, в свою очередь, передается антиземное чувство. Я не говорю, конечно, что антиземляне не существуют на других частях Галактики, но не в таком количестве, как на Сириусе.
Ответ Алвардена был нетерпеливым и напористым.
— Лорд Энниус, я протестую против какой бы то ни было причастности. Как человек, я обладаю столь малой долей нетерпимости, которая только возможна. Согласно моей теории, я верю в единство человечества, а оно включает даже Землю. И основа всей жизни — едина. Она базируется на протеиновых соединениях и коллоидной дисперсии, которую мы называем протоплазмой. Действие радиоактивности, о которой я только что говорил, не относится просто к каким-то формам любой жизни. Оно относится ко всей жизни, поскольку базируется на квантовой механике протеиновых молекул. Это касается вас, меня, землян и других. Видите ли, протеин, о чем мне, возможно, и не нужно вам говорить, представляет собой невероятно сложные группы аминокислот и некоторых других особых соединений, собранных в запутанные группы, столь же нестабильные, как лучи солнца в дождливый день. И именно эта нестабильность и является жизнью, ибо она вечно изменяет свое положение в усилии достичь единства — по типу того, как длинный прут балансирует на носу акробата. Но прежде чем возникает жизнь, великолепное соединение протеин должно возникнуть из неорганических веществ. Итак, в самом начале под влиянием энергии солнечной радиации на огромные резервуары растворов, называемых нами океанами, органические молекулы постепенно усложняются в своем строении от метана к формированию формальдегида и протеина в другом направлении. Конечно, это вопрос удачи, займут ли подобные процессы миллионы лет или же только сотни. Конечно, гораздо более вероятным является первый вариант. Но может случиться так, что этот процесс вообще окажется бесконечным. Химики, занимающиеся органикой, с большой точностью воссоздавали всю цепь вовлеченных в процесс реакций, практически выстроили энергетическую цепь, ведь деятельность каждого атома непрерывно связана с энергетическими процессами. Теперь уже не подлежит никакому сомнению, что некоторые критические шаги в построении жизни зависят от отсутствия энергии радиации. Прокуратор, я могу только сказать, что протеиновая химия (химия, изучающая реакции, побуждаемые лучевой энергией) является хорошо развитой отраслью науки и имеется огромное число очень простых реакций, которые могут пойти в одном или двух совершенно разных направлениях в зависимости от того, будут ли они происходить в присутствии или отсутствии кванта энергии света. В обычных мирах солнце является единственным источником лучевой энергии или, по крайней мере, главным ее источником. Под прикрытием облаков или ночью угольные или нитрогенные составы влияют на образец, ставший возможным благодаря отсутствию тех маленьких сгустков энергии, которые испускает в их среду солнце — как кипящие шарики среди бесконечного числа малых кеглей. Но и мирах радиоактивных, независимо от того, есть ли солнце или нет, каждая капелька воды — даже глубокой ночью, даже в пяти милях под землей — пронизывается стрелами гамма-лучей, побуждающих к тому, чтобы ключевые реакции проходили только определенным путем, путем, конечным пунктом которого никогда не бывает жизнь.
Бокал Алвардена опустел. Он поставил его на бар. Тот мгновенно исчез в особом отделении, где был вымыт, стерилизован и подготовлен для следующего напитка.