— А я — нет, — нахмурился Расс, — и вряд ли когда-нибудь научусь. Как она могла сказать моей дочери, что я погиб?
Синтия пожалела, что не может присоединиться к негодованию Расса: не опровергнув сразу ложь матери, она стала ее молчаливой союзницей.
— Такое объяснение было удобно для мамы. Все ее друзья знали о нашем браке. Все помнили, что родные отреклись от меня. Говорить о том, что ты ушел воевать, маме было легче, чем объяснять, что ты бросил меня. — Помолчав, Синтия сухо добавила: — Хоффманов никто не бросает. Нами дорожат.
Если бы Расс не был так поглощен гневом, он различил бы в словах Синтии самоуничижительные нотки. Однако он кипел, возмущаясь тем, что долгие годы его считали мертвым.
— Твоя мать ненавидела меня. С самого начала она считала, что я ни на что не гожусь. Чтобы доказать это, ей требовалось заявить только об одном: что я сбежал.
— Смерть на войне почетнее побега. — Синтия нахмурилась, вспоминая, что к тем же доводам прибегала сама шесть лет назад, споря с Дайаной. — Мама — гордая женщина. И руководствовалась не чем иным, как стремлением «сохранить лицо». Она ясно дала понять своим друзьям и знакомым, что я совершила глупость, выйдя за тебя замуж. Но как только я вернулась домой, мама поспешила оправдать меня. Она не стала оповещать о твоей смерти весь город — Боже упаси! Боялась, что ее уличат во лжи те, кто знал, что на самом деле ты жив. И, не вдаваясь в подробности, отвечала на вопросы лишь некоторых близких знакомых.
— Например, Дайаны… — пробормотал Расс, стараясь сдержать гнев. — Разве в детстве она не расспрашивала обо мне?
Синтия взглянула на него в упор.
— Она считала своим отцом Мэттью. Он официально удочерил ее, она носит его фамилию. Я сказала Дайане правду, когда ей исполнилось восемь лет.
— Как же ты объяснила мое отсутствие?
— Сказала, что ты не захотел жить с нами. Обычное объяснение.
Но Расс знал, как ведут себя дети, в особенности смышленые, к числу которых принадлежала Дайана.
— Неужели она не спрашивала, куда я исчез?
— Я сказала, что ты ушел воевать.
— Но к тому времени, как ей исполнилось восемь лет, война закончилась.
— Мама объяснила Дайане, что ты погиб.
— А разве она никогда не спрашивала об этом у тебя? В таком возрасте она наверняка засыпала тебя вопросами о моей смерти. Что же ты ей отвечала?
— Просто уклонялась от ответа. И никогда не говорила ей напрямую, что ты мертв.
— Но и ничего не отрицала.
Укоризненно взглянув на Расса, Синтия выпалила:
— В моем положении отрицать что-либо было немыслимо, особенно слова моей матери. Может, ты забыл, в какой нужде я жила? Меня вышвырнули из дома, от меня отреклись. У меня не было денег, кроме тех, что оставил ты. Тебе известно, что почти месяц после твоего исчезновения я жила в нашей прежней квартире? — При этом воспоминании на глаза Синтии навернулись слезы.
Гнев Расса мгновенно утих.
— Я же велел тебе отправляться домой!
— Мне нужен был не дом, а ты! — выкрикнула она, не обращая внимания на собственную несдержанность. Очевидно, Расс считал, что она без всяких проблем вернулась к роскошной жизни. Ему следовало узнать, сколько страданий она вынесла! — Я надеялась, что ты передумаешь и вернешься. Я любила тебя, а ты — меня. Мне хотелось верить, что со временем все уладится. А потом кончились деньги, и мне не осталось ничего другого, кроме как с покаянием приползти к матери.
— Она не заставила тебя долго каяться.
— К ее чести, она сразу приняла нас, — подтвердила Синтия, вновь обретая сдержанность. — Не стала попрекать меня прошлым. И, видя мое горе, взяла на себя многие мои обязанности. Вздумай она сказать, что ты умер где-нибудь под забором с перепоя, я не стала бы возражать.
— И ты позволила бы ей сказать такое Дайане?!
Синтия долго медлила с ответом. Ей хотелось отомстить Рассу за причиненную боль, но мстительность была не в ее характере. Наконец, устав от внутренней борьбы, она покачала головой:
— Вряд ли. Я не допустила бы, чтобы Дайана считала тебя никчемным пьяницей. И не разрешила бы оклеветать тебя.
Выслушав это признание, Расс понял, что ненависть не убила в Синтии все чувства к нему.
— Спасибо, — еле слышно произнес он.
В наступившем молчании Расс внимательно вгляделся в ее лицо, заново привыкая к знакомым чертам. Кожа Синтии, несмотря на возраст, осталась прежней — гладкой и шелковистой, и, хотя Расс видел, что она пользуется косметикой, ее макияж был искусным и почти незаметным. Время не тронуло скульптурную выразительность линий ее лица, не лишило губы мягкости, а изумрудные глаза и медовые волосы — ярких, насыщенных оттенков. Расс помнил, как эти волосы укрывали их обоих живой завесой во время поцелуев. Сейчас они были убраны в тяжелый узел, если не считать нескольких выбившихся прядей. Расс задумался о том, остались ли волосы Синтии такими же длинными, как прежде.
— Пожалуй… — хрипло выговорила она, прокашлялась и начала снова: — Пожалуй, я все-таки сяду. — Ноги держали ее не так надежно, как хотелось бы — взгляд Расса всегда оказывал на нее подобное действие, — и, кроме того, вопрос о его роли на свадьбе остался открытым. Усевшись на предложенный Рассом стул, Синтия положила ногу на ногу, сложила руки на коленях и вскинула голову, надеясь, что держится невозмутимо и с достоинством. — Что касается твоих взаимоотношений с Дайаной…
— Я не брошу Дайану, — твердо заявил Расс, — и никогда не откажусь от нее. Однажды мне уже пришлось покинуть ее — потому, что у меня не было выбора, — но больше такое не повторится. Дайана — моя дочь. Всякий скажет это, увидев нас вдвоем.
Последнее заявление Расса Синтия не собиралась оспаривать. Она помнила, с какой болью, особенно в первые тягостные годы, отмечала сходство Дайаны с отцом. Со временем яркая индивидуальность Дайаны оттеснила это сходство на второй план, но бывали моменты, когда взгляды или жесты дочери вновь напоминали Синтии бывшего мужа.
— Я вовсе не пыталась отрицать, что она твоя дочь, и не прошу тебя расстаться с ней. Я всего лишь хочу знать, разрешишь ли ты моему деверю повести ее к алтарю.
— Почему для тебя это так важно?
— Дайана всегда была близка с Реем и его дочерью Лайзой, которая будет одной из подружек невесты. Рей был внимателен и добр к нам — в особенности после смерти Мэттью. По-моему, мы должны оказать ему такую честь. Кроме того, я уже попросила Рея об этом одолжении. Мне неудобно говорить ему, что я передумала.
— Ты можешь просто объяснить, в чем дело.
— Я бы предпочла этого не делать.
Расс сел на стул напротив Синтии, положив руки на колени.
— Я могу понять, что тебе неудобно отказывать ему. Но неужели так трудно объяснить причину отказа? Если Рей любит Дайану, он должен считаться с ее желаниями. — Внезапно у Расса возникла неприятная догадка: — Может, ты встречаешься с ним?
— Разумеется, нет! Он мой деверь, к тому же он женат.
— Ты с кем-нибудь встречаешься?
— Сейчас речь не об этом.
Расс понимал, что Синтия права, но, затронув скользкую тему, не хотел идти на попятный. Он хотел узнать, что ждет его в субботу.
— Мне просто любопытно.
— Ты лишил себя права на любопытство в ту ночь, когда бросил меня. — Эти слова Синтия выпалила резче, чем намеревалась. При виде Расса в ней проснулись давние чувства, самым сильным из которых был гнев, вызванный его предательством. Прежде Синтия не подозревала, что гнев так прочно поселился в ее душе.
Расс повернул руки ладонями вверх и принялся разглядывать их, мрачно заметив:
— Я не бросал тебя. По крайней мере по тем причинам, которые ты подразумеваешь.
— Ты сбежал. А я осталась с трехмесячным ребенком на руках, в однокомнатной квартире с чужой мебелью и двумя сотнями долларов в кармане!
— У меня было и того меньше. — (Расс взял деньги только на билет, желая оставить как можно больше жене и ребенку.)
— Но в отличие от тебя я не могла работать! Ты был обязан обеспечивать меня.