Как только Генри замолк, Дилан подтянулся и поцеловал свою восстанавливающую дыхание жертву в губы, длясь с ним вкусом его же спермы. Жертва. Да, именно так всегда и считал Дилан, когда развращал брата в постели. Генри был слишком правильным на фоне беззаботного брата, для которого нормы морали и нравственности – пустота, и не более. Но к любому замочку можно подобрать ключик. Ключик, который открыл не только сердце, но и тело брата, Дилан подобрал давно. Но его личная любовь и боль каждый раз разыгрывала целый спектакль, чтобы потом страстно и самозабвенно орать под ним, разводя ноги, как шлюха со стажем.
- Генри, ты такой хорошенький, когда кричишь. Такой славный, когда кончаешь подо мной, - нахально шептал Дилан в ушко краснеющего брата.
- Отвали, - Генри отвернулся от ухмыляющегося брата и сглотнул, чтобы избавится от привкуса спермы, которым наградил его Дилан.
- Спасибо за благодарность, малыш, - притворно обиженно хмыкнул Дилан и перебрался на другую сторону от брата, чтобы вновь быть к нему лицом.
Генри закрыл глаза. Стыд, его снова сжигал дикий стыд за каждый звук, слетающий с его губ, за каждое пошлое движение брата. Но оттолкнуть Дилана было невозможно. Вероятно, потому что в глубине души он сам не хотел его отталкивать, просто не так легко переступить через нормы и правила, принятые обществом. И если то, что он гей, Генри принял легко, этим сейчас никого не удивишь, то не братскую любовь и желание к брату парень отрицал до сих пор, не смотря на то, что уже больше трех лет делил с Диланом постель.
Его руки сами потянулись к старшему близнецу, погладили нежную кожу под футболкой, медленно расстегнули джинсы, обвились вокруг шеи, притягивая к себе. Генри коснулся губ, робко и нежно, так, как умел только он. Дилан тут же застонал в нетерпении, сам отстранился, скинул одежду и вернулся к брату полностью обнаженным. Генри осторожно и медленно, словно впервые изучал, ласкал тело брата. Поцелуи не прекращались, они целовались вновь и вновь, утопая в ощущениях нежности и осторожности, смешанных с грубостью и животной страстью. Таковы были близнецы. Таковы были их натуры. Огонь и лед.
Генри обхватил плоть брата рукой и украдкой покосился на нее. Дилан всегда баловал его минетами, но ведь он сам не обязан этого делать или обязан? Генри снова терзался вопросом «быть или не быть?». Но в итоге решился. Дилан ждал, хотел и жаждал, он знал. Парень вздохнул и оторвался от губ, чтобы скользнуть в сторону и поцеловать за ухом, прикусить мочку, бесстыдно провести языком по всему уху, толкнуть в грудь и опрокинуть на спину, наклониться, вылизать ямку пупка, спуститься ниже, потереться о лобок, который всегда гладко выбрит, хотя Генри и не понимал этой причуды брата, провести языком по длинной напряженной плоти и, наконец, погрузить ее в рот целиком, чтобы оглохнуть от протяжного и пошлого стона близнеца. Молча отдаваться процессу Дилан не умел, секс с ним всегда сопровождался громким звуковым сопровождением. Генри только скривился и целиком погрузился в свое занятие, стараясь доставить брату, как можно больше удовольствия.
- Все, малыш, стой, - Дилан вцепился в его белую челку и потянул на себя, вынуждая выпустить мокрую плоть изо рта.
Генри послушался, снова потянулся к губам, покорно позволил себя уложить и приласкать рукой вновь твердую плоть. Дилан снова исчез на долю секунды. Но Генри даже не заметил его отлучки, парень уже жаждал куда большего, чем просто минет. Его выгнуло дугой, когда он, наконец, почувствовал тонкий цитрусовый аромат и прохладные скользкие пальцы Дилана около входа в тело. Брат усмехнулся и всунул сразу два, срывая с губ Генри жалобный стон, превращающийся в скулеж, длинные пальцы впились ногтями в руку Дилана, но тот не обратил никакого внимания, двигая пальцами внутри. Ему нравилось так, он хотел, чтобы Генри чувствовал его. Понимал, что с ним делают и кто с ним это делает, поэтому не мог удержаться от легкой боли, которую с удовольствием причинял брату.
Дилан коснулся закушенных губ Генри, поцеловал нежно, слизывая капельки крови и умоляя расслабиться, открыться, позволить большее. И Генри позволял. Толчок и они едины. Одно дыхание на двоих, два одинаковых тела, сливающихся в единое целое. Словно зеркальная гладь вдруг бесследно исчезла, и отображение человека слилось с реальным существом, и уже не понять, кто есть кто. Стоны в унисон и гармоничные движения, раз за разом уносящие в ту даль, откуда возвращаются только с криком умопомрачительного удовольствия на губах. Генри откинул свою стеснительность, потому что все было слишком. Слишком хорошо, слишком горячо, слишком жарко, слишком сладко, слишком необходимо, слишком страстно…. Господи! Как много этих слишком!
- Мой малыш, - прошептал Дилан в белобрысую макушку, поглаживая брата по животу.
- Заткнись, - прошипел Генри, лелея и взращивая чувство стыда.
Дилан послушно заткнулся, чувствуя, как брат начинает злиться. Парень только мысленно вздохнул, принимая уже привычное окончание бурного постельного удовольствия, осторожно высвободился из-под тела Генри, оделся и молча ушел.
Дом спал. Слуги может и слышали, что происходило в одной из детских комнат, но проверять никто не прибежал. Правильно, иначе с самого утра получили бы расчет. Дилан спустился по лестнице и вышел на заднее крыльцо большого двухэтажного дома. Сел на ступеньках и закурил. Перед глазами в тень деревьев тонкими серебристо-серыми линиями уходили садовые дорожки. Распустившиеся ночные цветы источали нежный аромат и светились бледным белым светом. Легкий ветер шумел в кронах деревьев, заставляя листву поведать миру свои тайны и секреты.
Красиво. Безусловно. Только Дилан не замечал этой красоты. Он чувствовал только никотиновую горечь на языке, такая же болью давила душу, заставляя последнюю истерично рыдать. Все, как всегда. Пора уже привыкнуть к холодности Генри. Но, черт возьми, почему каждый раз так больно?!!!
Недокуренная сигарета яркой вспышкой улетела в темноту небольшого парка. Близнецы, два отражения одного человека, единой сути, две половинки одной души. Черта с два! Схожи они только внешне. Больше ничего общего между братьями нет.
Дилан, импульсивный, темпераментный, взрывоопасный, развратный и пошлый, знающий, что он бесценен и на его пьедестал может подняться исключительно Генри. Не привык негде получать отказ, упорен в своих целях. Методы неважны, главное результат. Любит жизнь и все, что она дарит, любит риск и движение. Сдержан в своих суждениях, но порывист в страстях. Безумно любит брата не братской любовью, но не чурается измен. Его слишком много, он слишком всеми любим.
Генри, спокойный, где-то скромный, любящий одиночество, человек, никогда не идущий на открытый конфликт, но способный припомнить даже мелкую подлость много лет спустя. Любит одиночество, никого не подпускает к себе, обидчивый. Старается быть благородным, но при необходимости без зазрения совести ударит ножом в спину. Дилан его проклятье, его наказание, которое он избегает, но не может убежать далеко. Он словно лошадь на поводке, которая бегает по кругу арены, не имея возможности взвиться на дыбы и умчаться на свободу.
Близнецы…Они всегда вместе, дома, на учебе, в узком кругу друзей, в своих чувствах, в своих потребностях…
Дилан вскочил на ноги и со злостью пнул стену. Но злость не ушла, а к мерзкому настроению прибавилась еще и тупая боль. Нет, так невозможно. Резкий рывок двери, быстрый подъем на второй этаж. В комнате Генри темно, компьютер погас. Брат лежит, свернувшись клубком на одной стороне кровати. Ведь ждет, поганец. Нелепая улыбка выползает на лицо. Дилан сбрасывает одежду и забирается под одеяло, целует затылок, смешно фыркая от волос, что щекотали нос. Генри расслабляется, растекается лужицей, когда руки брата обнимают. Глаза закрываются сами собой, на душе мир и покой. Он рядом, дарит тепло и уже можно не думать о том, что было некоторое время назад. О том постыдном желании тела, да и чего уж врать, души, которое необходимо удовлетворять.