ГЛАВА 1
Июль 1235 года.
День, впрочем, как и все лето, выдался жарким. Солнце еще не поднялось в зенит, а зной уже стоял невыносимый. Вся живность попряталась в укромные уголки, дабы избежать палящих лучей солнца, и только куры как ни в чем не бывало разгребали лапами пыль, отыскивая в ней зернышки, да еще стрижи черкали крыльями бездонное небо.
Роман сидел на крылечке рядом с дедом Макаром, который старательно вырезал из куска дерева забавную игрушку для своего любимца. Дед Макар был молчалив и неулыбчив, но Роман знал его всю жизнь и успел убедиться в том, что под кажущейся суровостью скрывается доброта.
Было очень тихо. Казалось, что все живое вымерло от зноя. Из дома иногда доносились звуки, свидетельствующие о том, что прислуга занимается хлопотами по дому.
В то время семья Романа была еще довольно богата. Отец его некогда служил у князя в дружине, но в одной из стычек с половцами он потерял руку и теперь к воинской службе был не пригоден. Поэтому семейство переехало в отцовский небольшой надел, состоящий из маленького селения, которое, однако, полностью обеспечивало невеликую их семью.
Жизни в городе Роман и не помнил вовсе. Когда стали жить они в деревне, был он еще сущим младенцем. И не было у Романа иного дома, кроме этого рубленого из смолистой сосны невеликого, но уютного жилища, за окном которого день и ночь полоскали в прозрачном воздухе свои ветви плакучие ивы и тихо шелестели рябины.
Плохо было только то, что отец, став калекой, впал в уныние и запил горькую. Он и раньше-то не был особенно ласков с матерью, теперь же ей не стало от отца никакого спасения. Как только отец напивался, а случалось это почти каждый день, он начинал хаять мать и, всегда найдя повод для расправы, таскал ее за косы. Мать кричала истошно, но некому было прийти бедной женщине на помощь. Так уж повелось – муж – князь и господин, и волен делать с супругою своею все, что только душа его пожелает.
Роман, как только подрос и стал понимать, что к чему, каждый раз кидался мать защищать и не единожды бывал отшвырнут в угол, как напроказившая собачонка. За это неуместное заступничество недолюбливал отец собственного сына, хотя в редкие трезвые минуты бывал с ним ласков.
Роман же, напротив, смотрел на отца волчонком и не питал к нему никаких нежных чувств. Зато мать он любил всей душой и готов был сделать все, что угодно, лишь бы она была счастлива. Вот только сделать он почитай что и не мог ничего...
Время шло, отец пил все сильнее, и мать плакала все чаще. Теперь уж отец нашел за супругою своею неоспоримую вину. Заключалась она в том, что, кроме Романа, не родила супруга более ни одного ребенка. Мать плакала пуще прежнего, но ничего не могла возразить супругу, и потому не искала от него защиты...
Вот и сейчас из-за дверей дома послышался горький, захлебывающийся плач и причитания. Роман поднялся с крылечка и опрометью кинулся внутрь дома. Посреди горницы стоял отец, и по тому, как он пошатывался, ясно было, что он хмелен.
Мать забилась в дальний угол и заливалась слезами. Платок ее сбился на плечи, волосы растрепались и жалкими прядями свисали вдоль покрасневшего от слез лица. Увидев сына, она вздрогнула всем телом и замахала рукой, отсылая его вон.
Но Роман видел багровое пятно на материнской щеке, видел и кровоточащую царапину на левом виске, и не собирался уходить. Ярость всколыхнулась в нем. Он кинулся к матери, заслонил ее и отважно взглянул в лицо отцу.
Павел был сильно пьян, но соображение еще не оставило его. Увидев сына, он изумился – вздернул кустистые брови. Чаще всего, заслышав плач матери и пьяную брань отца, отрок забивался в самый укромный уголок терема, и долго не решался выйти оттуда.
Неожиданная помеха в расправе с женой еще больше разгневала отца.
– Поди прочь, гаденыш! – рявкнул отец и добавил еще несколько бранных слов.
Роман не ответил, но и с места не двинулся. Так и стоял, широко расставив ноги и уперев руки в бока. В той же позе стоял против него отец.
– Кому говорят? Ну, беги, а то и тебе достанется, щенок!
Роман снова ничего не ответил. Тогда отец, не долго думая, схватил парнишку за шиворот и со всей силы швырнул в дальний угол.
Все потемнело в глазах у Романа. Чувство было такое, будто вышибли из него дух, перед глазами поплыли радужные круги, и разум на миг застлало туманом. На некоторое время он впал в беспамятство, а придя в себя, увидел, что отец продолжает мучить мать.
Дикая злоба зародилась в сердце мальчишки. Раньше он, как ни боялся отца, но и помыслить не мог ему зло причинить. Теперь же накипевшая ярость прорвалась наружу. Роман вскочил на ноги и после мгновенного раздумья со всех ног кинулся в поварню. Там нашел он длинный острый нож и с ним уж вернулся в горницу. Не раздумывая более ни секунды, он бросился на отца. Не имея полного понятия о том, что делает, размахнулся Роман и со всей силы ударил отца ножом в бок. Острое лезвие вошло глубоко, плоть была невеликим препятствием для наточенного железа, и тотчас на рубахе начало расплываться ярко-красное кровяное пятно.
Отец, почувствовав острую боль, развернулся, желая было накинуться на наглого щенка. Увидел свой вспоротый бок и торчащий оттуда нож и замер в ужасе, а потом начал медленно оседать на пол.
Мать перестала плакать и со страхом взирала на происходящее. Когда отец с тяжелым стуком повалился на пол и замер недвижим, мать набралась смелости покинуть свой угол и подойти к нему. Отец был жив, хотя опытный лекарь, определив рану, сказал бы, что он наверняка не жилец.
Отец тем временем открыл глаза, в которых в кои-то веки ярость сменилась вполне человеческими чувствами. С трудом подняв мгновенно ослабевшую руку, он дотронулся ею до растрепавшихся материных волос. Она вздрогнула от прикосновения этой руки, которая в последнее время не сулила ей ничего, кроме мук, но не отстранилась.
– Вот и все, – прошептал отец, и Роман с ужасом заметил, что с губ его закапала кровь, – конец мне пришел...
– Что ты, что ты, – запричитала мать, – на кого ж ты нас покинешь?
– Да давно уж пора! И так я зажился, – слабо улыбнулся отец. – Это ж надо! Сын, родная кровь... Отца... Родителя...