– От какого разрыва печени? Вы ж сказали от сердечного приступа!
– Не знаю, – переводчик замолчал, ожидая, пока господин Салах насмотрится в окно.
Наконец, следак удовлетворил свое любопытство и вновь обратился ко мне.
– Ну, что скажете? – задал он вопрос
– Не знаю, что за разрыв печени? Может, неправильный перевод диагноза? Не разрыв печени, а геморрагический панкреонекроз? То есть воспаление поджелудочной железы, связанное с появлением геморрагического выпота? Это такая красного цвета жидкость, похожая на кровь, которая сопровождает воспаление? – высказал я предположение. – Могу ознакомиться с протоколом вскрытия?
– Нет, протокол мне еще не передали, – зевнул господин Салах, – но я разговаривал с доктором, делавшим вскрытие, по телефону, и он утверждает, что разрыв печени. Но мы еще подождем анализов. А пока вам придется побыть у нас.
– Ничего не понимаю, была клиника воспаления поджелудочной железы. Был доктор, который ей капал непонятно что! И смерть-то наступила после капельницы! От кровотечения так быстро не умирают и причем стоя! Вы сделали акцент, что она умерла стоя? Я требую следственного эксперимента, чтоб показать, в каком положении ее застал. – Моему возмущению не было предела, протокола вскрытия еще нет, все на уровне сарафанного радио, а я неделю сижу в одиночке! На каком основании? Несут ахинею о каком-то разрыве печени, уходя в сторону от очевидного.
– Вы проверяли, какие лекарства ей вводились? Провели пробу насчет воздушной эмболии? – не унимался я. – Вы отработали версию с доктором? Проверили возможность попадания воздуха в вену?
– Все необходимые анализы будут сделаны, – заверил господин толстяк.
– Да, но на предмет воздушной эмболии можно определиться только непосредственно при вскрытии, мне неизвестны анализы, которые бы диагностировали воздушную эмболию, – засомневался я. – Я же вам объясняю, что она умерла внезапно, вскочила и побежала в ванную, это не характерно для кровотечения. И видел, как делают ваши анализы, если бутылки из-под растворов и капельницу забрали только на следующий день после смерти и то, только когда я сказал об этом. Они сутки в номере простояли, их 20 раз можно было подменить. А вот золото, деньги и фотоаппарат не забыли изъять.
– У нас очень хорошие специалисты, они сделают все нужные анализы, – «не слыша» мои доводы, прошипел следователь и принялся рассматривать ноготь правого мизинца. – Лучше скажите: вы не ссорились, не били ее?
– Что?! Я бил Наташу? Вы в своем уме?
– А почему у вас на руке ссадины? И на ногах тоже? – не унимался следак.
– Я же говорил уже, что поцарапал руку, когда срывал цветы, а ноги натер тапочками, а остальные синяки еще в России получены. Да спросите у соседей, там стены тонкие, любой скрип слышен, не то что ссору или драку. Сделайте запрос в Питер, в больницу, куда я обращался, жене, наконец, они подтвердят.
– Спросим, обязательно спросим и запрос сделаем!
– А что, вам недели не хватило? Там же и жильцы могут уехать, они ж не живут там, а отдыхать приехали. И почта наверняка долго работает, пока запрос этот придет!
– Вы не учите нас вести следствие, – вспылил господин Салах. – Все проверим и перепроверим! Мы знаем, что и как делать!
– Вы меня в чем-то обвиняете? Подозреваете? Почему я в КПЗ?
– Нет! Вас никто пока ни в чем не обвиняет и не подозревает! Просто вы были единственным спутником погибшей. А по нашему законодательству, пока ведется следствие, вы приравниваетесь к гражданам Туниса, и, соответственно, попадаете под нашу юрисдикцию. Поэтому на все время проведения следственных действий вы будете изолированы, – зевая, пояснил следователь.
– Что значит «изолирован»? Я что, снова в КПЗ буду сидеть? А почему не в отеле?
– Ну, у нашего департамента нет денег на отели, подписку о невыезде мы вам тоже не можем оформить, так как у вас нет здесь постоянного жилья, поэтому мы вас и изолируем своими средствами, но не переживайте, до конца месяца, думаю, мы с вашим делом закончим.
– До конца месяца? Но сегодня только 12 июня, я что, еще 18 дней буду в этом крысятнике сидеть? – возмутился я.
– Ну, учитывая, что вы иностранец, постараемся побыстрее, – заверил толстяк. – Ждем результатов анализов.
– А консулу и моей жене позвонили? – не унимался я. – И где тело Наташи?
– Консулу позвонили сразу же, как вас задержали, жене сообщили, а тело Наташи уже отправили в Россию, – сообщил следователь через переводчика.
– Какого числа отправили тело?
– Не помню, кажется, позавчера.
– Рияд, так ты сам звонил моей жене?
– Сам.
– И что конкретно она сказала? Что-то ты недоговариваешь.
– Хочешь правду? Она сказала, что я его туда не посылала и пусть дальше там рыбу ловит и помогать тебе не собирается. Ты для нее умер.
– Спасибо. Ну ладно, это уже проблема второго плана.
– На здоровье, но мне кажется, она и правда тебе помогать не будет, очень уж не по-доброму разговаривала.
– Ладно, поживем – увидим! – с тоской в голосе произнес я и напомнил. – А вот мне завтра на работе надо быть, и билет у меня пропал.
– Ничего страшного, мы вам купим билет, а в посольстве вам выдадут оправдательный документ. Они уже позвонили вашему работодателю, – еще больше зевая, сказал господин Салах и, откинувшись на спинку стула, стал с интересом рассматривать свои ногти на левой кисти. Всем видом давая понять, что разговор подошел к концу.
Секретарша, маленькая, похожая на колобка арабка, с ног до головы закутанная в голубую ткань, вышла из-за своего стола и подала отпечатанный материал следователю. Тот пробежал документ глазами и предложил мне его подписать.
– А что там написано? – через переводчика поинтересовался я.
– Ну, что ведется следствие, что… – начал Рияд. – В общем, все, о чем говорили, то и написали, – не стал себя утруждать переводом толмач. – Подписывай!
– Ага, дудки! Я уже подписал один раз не читая! А потом неделю в КПЗ вашем гребаном провел! Пока не будет перевода на русский язык и представителя консульства, ничего не подпишу! – твердо заявил я.
Рияд с господином Салахом о чем-то пошептались, и переводчик примирительно произнес:
– Можете не подписывать! По закону это допускается, сейчас вас отвезут назад.
Я силился вспомнить, что мне надо им еще сказать, что упустил? Но мысли путались и никак не хотели выстраиваться в стройную линию. Когда озвучили новую версию смерти Наташи, эта линия сломалась.
– А почему ж мне вначале сказали, что смерть наступила от сердечного приступа? – обратился я к следователю напоследок.
– Ну, – замялся тот, – нам так сказали вначале. На первый взгляд, все выглядело как сердечный приступ.
– Что за чушь? – с недоверием я покосился на господина Салаха. – Как это? Что, не могут разрыв печени сразу отличить от инфаркта миокарда? Что у вас за эксперты такие?
– Я протокол вскрытия еще не читал, – прошипел следователь. – Говорю то, что слышал по телефону.
– Вот так, на основании одного телефонного разговора вы засадили невиновного человека в тюрьму! – почти выкрикнул я. – Я хочу прочитать копию протокола вскрытия на русском языке! Слышите? Дайте мне протокол!
– Никто вас не засадил, вам негде жить в Тунисе, а мы можем предоставить только такой вариант до окончания следствия, – устало произнес господин Салах. – Таков закон, и я ничего не могу с этим поделать! А протокол мы передадим в ваше консульство.
Лишь только спустя год я узнал, что вскрытие тела Натальи было выполнено на пятые сутки со дня ее смерти, и поэтому у так называемых правоохранительных органов Республики Тунис не то, что в КПЗ сажать, они даже задерживать меня не имели права.
У них просто не было никаких официальных оснований для помещения меня в КПЗ! Они все мне врали с первого дня! Но оказывается, бывают и неофициальные основания.
Так почему ж они так поступили, о мой терпеливый читатель? Если хочешь узнать, то «пройди» вместе со мной путь тунисского арестанта на страницах этой повести и все поймешь сам.