За деревьями виднелся кирпичный особняк с портиком над белыми колоннами. Степан вышел к его заднему крыльцу, где на лужайке разместилась небольшая беседка и качели. Жильцы пансиона были, как правило, людьми семейными, и лужайка, видимо, предназначалась для детей. Но сейчас на качелях сидела Милли, которая наверняка считала себя очень взрослой.
Увидев Степана, она не перестала раскачиваться; а, наоборот, оттолкнулась ножкой от земли посильнее. Ее длинная зеленая юбка шуршала на лету, и черные волнистые волосы развевались, выбившись из-под шляпки.
— О, мистер Такер! — воскликнула она с насмешливой улыбкой. — Как поживаете, сударь? Извините, что не могу прервать свое очень важное занятие!
— Не стоит прерывать. Надеюсь, ваша матушка примет меня без доклада?
Она зацепилась носком за траву, чтобы остановить качели, и Гончар помог ей, схватившись за цепь.
— Нас никто не видит и не слышит, — сказала она. — Стивен, почему ты так долго не приходил? И что за козлиная борода? Ты стал похож на доктора.
— Не любишь врачей?
— Да кто их любит! Пойдем, мама тебя ждет. Нет, почему ты так долго не появлялся?
— Две недели — это не так долго.
— Да? Шестнадцать с половиной суток — это не две недели! Я уже думала, что ты в Мексике. Возьми меня под руку. Не уезжай в Мексику, хорошо? Отец говорит, что ты мог бы купить там ранчо. Но это же так ужасно — провести всю жизнь среди скотины и кактусов! Так что не уезжай.
— Красивое у тебя платье, — сказал он, чтобы сменить неприятную тему.
— Ты тоже нарядился, как на прием к английской королеве. А я больше люблю походную одежду. Вообще, мне по душе жизнь в поле. Я бы хотела всю жизнь провести с папой в экспедициях. Или, как ты, кочевать с шайенами.
— Вот этого не надо.
— Почему? Думаешь, я такая неженка? Думаешь, я слабее твоих подружек?
— Ты не слабее. Но кочевая жизнь хороша только летом. А когда наступает зима, лучше жить в городе.
— Ненавижу города. Тесно мне в городе. А тебе?
— Маршал-Сити — какой же это город? Две улицы, три дома. Да и Денверу еще далеко до настоящего города. Вот если бы мы жили в Чикаго, в Нью-Йорке…
— А там, откуда ты родом, — перебила Милли, — там есть большие города?
— Да, — коротко ответил Степан.
Он чуть было не принялся рассказывать ей о Петербурге и Москве, об Архангельске и Одессе… Там, откуда он родом, осталось много чудесных городов, любимых городов. Гончар вдруг вспомнил, как в осеннем Тбилиси неспешный фуникулер вознес его на вершину Мтацминды и как он спускался оттуда пешком, прикладываясь к бутылке белого вина. И тут же память перенесла его в Таллинн, на самый последний этаж высотной гостиницы "Виру", куда его вознес скоростной лифт, и откуда он тоже спускался пешком, три дня, застревая в барах и чужих номерах… Воспоминания обожгли его, как вспышка близкого выстрела. "Да что это со мной сегодня?" — с тревогой подумал Степан.
Милли обиженно поджала губы. Но она еще не умела наказывать собеседника презрительным молчанием и выдержала только три секунды.
— Ты скрытный, сухой и бессердечный, — сказала она. — Когда ты лежал в бреду, то говорил на нескольких языках. И рассказывал сказки. Ты был таким смешным… А теперь ты снова превратился в каменного рыцаря с железным сердцем. Но я хочу знать о тебе все. Если ты мне не доверяешь, то кому тогда вообще можно доверять?
"Интересно, какие такие сказки я мог ей рассказывать, — подумал Степан. — Неужели про ковры-самолеты компании "Аэрофлот"? Или про волшебный ящик с живыми картинками и меняющимися цифрами, семнадцать дюймов по диагонали?" — Я бы не приехал, если б не доверял тебе, — сказал он. — Потерпи немного, разбойница, скоро я раскрою все свои страшные тайны.
— Только не при маме, — шепнула Милли, поднимаясь на крыльцо.
Оливия Фарбер сидела у камина, ее ноги были укрыты пледом.
— Извините, Стивен, мне немного нездоровится, — улыбнулась она, откладывая книгу. — Ничего серьезного, неизбежное осеннее недомогание. Какой вы нарядный сегодня. Похоже, ваши дела продвигаются успешно?
— Вашими молитвами. — Гончар поклонился, пожимая протянутую ему горячую руку.
"А ведь у нее температура, — подумал он. — Дать бы ей сейчас аспирина. Только где ж его взять? В аптеке только хинин да микстуры от кашля".
— Леопольд очень хотел вас увидеть. Кажется, он придумал, каким образом вы сможете переждать неблагоприятные времена. Могу я вас спросить, Стивен, какими языками вы владеете?
Милли язвительно заметила:
— Спросить-то ты можешь, да только он не ответит. Таких скрытных типов я в жизни не встречала.
— В твоей жизни еще все впереди, — махнула рукой мать. — Что скажете, Стивен? Как у вас дела с немецким, французским, испанским? Может быть, знаете шведский или русский?
Гончар задумался.
— Раньше я довольно легко читал по-немецки. Но у меня уже давно не было практики. Испанский знаю только на бытовом уровне. То есть не умру с голоду в мексиканской харчевне. Русский? Да, немного знаю. Шведский? Даже не слышал никогда. Как видите, картина довольно безрадостная. Если профессор хочет пристроить меня переводчиком, то я не самый перспективный кандидат.
— Отчего же? Откровенно говоря, я поначалу довольно скептически воспринимала эту идею, но сейчас она кажется мне вполне приемлемой. Но об этом после. Расскажите, как складываются ваши дела в Маршал-Сити?
Мелисса стояла за спиной матери, обняв ее за плечи, и Степан мог видеть одновременно и благосклонную улыбку профессорской жены, и насмешливый взгляд профессорской дочки. Он подробно рассказал, как отремонтировал помещение старой скобяной лавки и как устроил конкурс, подбирая продавцов и управляющего для обувного магазина. Самым трудным оказалось найти в городе хоть какого-нибудь художника, чтобы украсить магазин достойной вывеской и разместить по всему городу и на подъездных путях соответствующую рекламу. Оливию Фарбер очень удивило, каким высоким спросом пользовались среди жителей Маршал-Сити индейские мокасины, и тогда Степан пообещал в следующий раз привезти ей несколько пар — эта обувь одинаково хороша и для прогулок по лесу, и в качестве домашних тапочек. Он знал, что здесь его никто не спросит о доходах, и сам привел некоторые цифры и расчеты. А когда Гончар сообщил, что собирается строить дом, Оливия Фарбер заметила:
— Но вы же не собираетесь навсегда осесть в Вайоминге? Впрочем, хороший дом всегда можно выгодно продать.
— И переехать в Денвер, — добавила Милли.
Где-то в глубине здания прозвенел входной колокольчик, и Оливия Фарбер глянула на стенные часы:
— Кажется, Леопольд пришел. Он сам вам все и расскажет.
Профессор Фарбер тоже не удержался от замечаний по поводу нового костюма Степана.
— Для торговца вы одеты слишком импозантно, — сказал он. — Жилет хорош, но к нему не мешает добавить золотую цепь от часов. И часы должны быть массивные, хорошо бы с парой рубинов на крышке. Кто вязал ваш галстук?
— У меня нет лакея, — развел руками Гончар.
— Положим, это доверяют не лакею, а жене. Но в любом случае получилось недурно. Оригинально, но строго. Где вы научились этому?
— Уже не помню.
Мелисса захлопала в ладоши:
— Ага, что я говорила? Даже папе не удалось ничего выпытать!
Фарбер взял Степана под локоть:
— Мистер Питерс, уединимся в библиотеке. Через пять минут Росита подаст нам кофе, а скрасить томительное ожидание мы сможем с помощью бесподобного бренди.
* * *
"Кажется, семейство Фарберов серьезно заинтересовалось происхождением бродяги из Небраски, — подумал Степан. — Никогда раньше они не задавали мне столько вопросов, пусть и косвенных, о моем прошлом".
Словно прочитав его мысли, профессор заговорил:
— С детских лет я запомнил простое правило: если не хочешь, чтобы тебе лгали, не спрашивай лишнего. В путешествиях мне встречались разные люди, и я никого из них не вынуждал лгать. Они сами рассказывали о себе то, что считали нужным. Неважно, говорили они правду или сочиняли. Но есть вещи, которые необходимо знать с максимальной точностью. Например, отправляясь по реке, не мешает осведомиться, умеет ли плавать твой попутчик. Понимаете, о чем я?